И я выхожу из пентхауса менее чем через десять минут. Я собираюсь найти свою жену.
В Нэшвилле, за несколько часов до рассвета, я паркую арендованный «мерседес» у тротуара перед многоквартирным домом, который уже пережил свои лучшие дни.
И это здесь живет Холли?
Моя злость на ее студию возрастает по экспоненте. Они делают на Холли огромные деньги, а она не получает почти ничего за свою работу. Сволочи. Но это скоро изменится.
Подойдя по растрескавшемуся асфальту к крыльцу, я читаю имена жильцов рядом с дверью. Прежде чем я нажимаю на кнопку звонка, кто-то выходит и придерживает дверь, чтобы впустить меня. Так что я могу направиться прямо наверх, потому что гребаной охраны здесь нет.
Если верить табличке на входной двери, квартира Холли располагается на четвертом этаже, под буквой «Е». А на дверях лифта висит объявление «лифт сломан», написанное выцветшим черным маркером. Можно лишь догадываться о том, как долго висит это объявление. Но одно мне чертовски ясно – Холли больше не проведет ни одной ночи в этой дыре.
Я взбегаю по лестнице, перепрыгивая через три ступени, и стучу в дверь. Вежливо, насколько могу.
И жду.
Никакого ответа.
Я снова стучу. Уже не так вежливо.
Ответа нет, и я принимаюсь колотить в дверь.
– Холли, открой эту чертову дверь!
Дверь напротив приоткрывается, и высовывается белобрысая голова в дредах.
– Эй, ты, уймись. Некоторые здесь пытаются уснуть.
Не обращая внимания, я продолжаю колотить в дверь.
– Ее здесь нет, парень. И я не думаю, что она скоро вернется.
Судя по графику гастролей, которые Кэннон прислал мне по электронной почте, они должны были прибыть в Даллас лишь послезавтра к вечеру.
Я поворачиваюсь к укурку.
– Откуда ты знаешь, что ее там нет? И откуда ты, черт возьми, можешь знать, что она нескоро вернется?
– Уймись, братишка. Я видел, как прошлым вечером она выходила из квартиры с чемоданом в руках.
Я не спрашиваю, почему он смотрел, как Холли выходит из квартиры с чемоданом, потому что это не имеет значения. Она больше не вернется сюда и не увидит этого парня.
Выйдя из дома, я звоню Кэннону.
– Она уже уехала. Выясни, где они выступают.
– Уже выясняю.
– Сейчас же. Пока я жду на трубке.
– Я же сказал, уже выясняю, Крей. Постой, я кое-что нарыл. Похоже, у них незапланированный концерт.
Я забираюсь в «мерседес» и тащу свою задницу к самолету.
Глава 5
Крейтон
– Ты что, смеешься надо мной? – спрашиваю я у охранника, стоящего между мной и дверью, ведущей за кулисы театра «Мажестик» в Сан-Антонио.
– Никто не имеет права входить сюда без пропуска, а у тебя пропуска нет.
– Но моя жена находится там.
– Мне на это наплевать, парень. У тебя нет пропуска. Позвони ей, чтобы она принесла тебе пропуск, тогда сможешь сюда войти.
Учитывая, что Холли все еще не ответила ни на один мой звонок, мне неловко признаться, что такой выход мне не подходит. Я провел в Сан-Антонио целый день, пытаясь разыскать ее, и мое терпение уже на пределе. В зале гаснет свет.
– Шоу начинается, парень. Иди, сядь на свое место, пока тебя отсюда не вывели.
Я собираюсь возразить, но в это время на сцене загорается свет, и очень толстый мужчина, одетый в футболку с логотипом радиостудии, выходит из-за кулис с микрофоном в руке.
– Вы готовы к встрече с этой маленькой леди?
Все кричат, но, по-видимому, этой реакции ему недостаточно.
– Я спрашиваю, готовы ли вы к встрече с Холли Викс?
Толпа кричит еще громче, и я решаю, что охранник дал мне неплохой совет. Мне лучше занять свое место, потому что, похоже, я наконец нашел свою жену.
Мне пришлось покупать билет у спекулянта у входа, потому что в кассе билетов уже не было. Но мое место находится во втором ряду, так что я не собираюсь жаловаться. Отойдя от охранника, я пробираюсь на свое место и обнаруживаю, что с одной стороны от меня сидят три вопящих девчонки, а с другой – женщина средних лет, которая вовсе не разделяет их восторга. Но мне на них наплевать, потому что конферансье объявляет:
– Тогда поприветствуем мисс Холли Викс так, как мы умеем это делать здесь, в Сан-Антонио.
Свет на сцене гаснет, и раздается барабанная дробь. К ней присоединяются звуки одной гитары, потом второй, и на сцене снова вспыхивает свет.
А вот и она.
Моя чертова жена.
На ней крохотная черная кожаная юбка, сапоги из серебряной кожи, отделанные бахромой и доходящие ей до середины бедра, и обтягивающий серебряный топ. Ее волосы еще пушистее, чем я когда-либо их видел, а тонны макияжа с блестками придают ей вид местной старлетки.
– Эй, Сан-Антонио! Сегодня вечером вы бесподобны!
Я не помню, чтобы она говорила со мной с таким сильным акцентом. Он редко проявляется в моем присутствии, и мне кажется, что она пытается скрыть его. Но мне не нравится мысль о том, что моя жена что-то скрывает.
Мои мысли улетучиваются, когда сидящие рядом девчонки начинают визжать на такой высокой ноте, которую едва может уловить человеческое ухо. Я слышу, как они кричат:
– Холли, мы любим тебя! Холли, ты клевая!
– Я тоже люблю вас, красавицы! – кричит Холли. А потом начинает играть ритмичную мелодию.
Даже я узнаю эту мелодию, потому что ее крутят в рекламе на радио уже несколько месяцев. Большая часть зрителей поднимается с места, а многие из них подпевают ей.
Я остаюсь сидеть, пожирая глазами женщину, стоящую на сцене передо мной.
Я помню, как она пела в душе, и в сравнении с тем, что происходит сейчас, это было все равно, что слышать, как Бетховен играет один из своих шедевров на игрушечном пианино. Абсолютно никакого сравнения.
Холли чертовски талантлива.
И она принадлежит мне.
Толпа любит ее – включая парня, стоящего с плакатом, на котором написано: «Холли, выходи за меня замуж!»
Она не может выйти за тебя, придурок! Она уже замужем за мной.
И в этот момент я осознаю, что ревную. В первый раз в жизни ревную. И к кому – к подростку, который стоит с чертовым плакатом.
Но не может быть, чтобы я испытывал ревность. Я никогда не ревную. Это неприятное чувство, и мне оно не нравится.
Холли исполняет всего пять песен, потом благодарит толпу и покидает сцену, помахав рукой на прощанье.
