«Сколько же надо пережить, увидеть смертей на войне этим благородным и порядочным людям, чтобы так равнодушно сие лицезреть? Один только вид трупов, ещё недавно говоривших, радовавшихся, печалившихся, голодных или сытых, воспринимать как вполне обыденное событие… И это происходит каждый день… Что же война делает с людьми?.. Как же она обездушивает, очерствляет… Нет, не понять нам, гражданским, этих военных», – размышлял он.
В это время Пётр Иванович увидел, что Горчаков прощался с бароном. Показав Вревскому рукой на одну из бричек, он произнёс:
– Увидимся позже, Павел Александрович. К вечеру я вас жду.
Проводив посланника, севшего в бричку одного из генералов, Горчаков подошёл к Шорохову. Антон хотел было покинуть советника, но князь движением руки остановил его.
– Останьтесь, капитан, – услышал Антон.
А главнокомандующий обратился к своему старому другу:
– Как же, Пётр Иванович, наслышан, наслышан о вашем желании остаться в наших краях, похвально! Да боюсь, ваш благородный порыв напрасен. На бастионах будет кому постоять… Свою преданность Отечеству вы, Пётр Иванович, по молодости ужо доказали… Уезжать вам надо, и непременно…
Горчаков вытащил часы.
– Жалко, нет времени нам встретиться и вспомнить молодость, дела… Поди, слышали решение совета. А в вашем вопросе я помогу, не извольте беспокоиться. Дал бы задание вашему знакомому Антону Дмитриевичу решить их от моего имени, да не получится. Отзывают его в столицу. И генерал пристально взглянул на Антона.
– Приказ, Антон Дмитриевич, относительно вас пришёл. Отбыть вам потребно в распоряжение его сиятельства графа Нессельроде.
Удивлённый Антон не нашёл ничего лучшего, как выпалить:
– Зачем?..
– Ну уж этого, капитан, мне не должно знать. Вы же, как мне известно, по части иностранной коллегии состояли ранее?
– Состоял, ваше превосходительство.
– А барон Бруннов, слышал я, ваш родственник? Хотя сие отношения к делу не имеет. Собирайтесь, капитан. За службу благодарю. А теперь свободны. Закругляйтесь с делами, выезжать приказано немедля. Завтра жду вас у себя – поручение для вас есть.
Обескураженный таким поворотом дел, Антон медленно отошёл от стариков и задумался.
«Филипп Иванович расстарался. Тётка, поди, ему всю плешь проела за меня. Можно, конечно, и уехать… Но… Лиза!..»
Вчерашний вечер не выходил из его головы. То, что он расстанется с девушкой и она уедет из этого пекла, было, с одной стороны, хорошо: она не подвергнется опасности, а с другой – плохо: они расстанутся.
– …со мной внучка Лизонька, – донёсся до Антона разговор Шорохова и Горчакова, – и она желает ухаживать за папенькой, коль нельзя его транспортировать. Никак не можно нам сей момент покинуть город.
– Хм… Не знал. Поди, барышня ужо… – и по-стариковски пожаловался: – Ох, время, время… как же ты безжалостно. Так говорите, Лиза…
Князь задумался. Затем подозвал Аниканова:
– Вот что, капитан. Успеете рассчитаться и проездные получить. Расстарайтесь от моего имени организовать транспорт для раненого сына Петра Ивановича. Снабдите его нужными лекарствами и обеспечьте сопровождение лекарем. Я надеюсь на вас. Ну, Пётр Иванович, теперь будем прощаться. Помоги нам всем Господи!
И он, по пути дав указания своим адъютантам, заспешил к своей бричке.
Нельзя сказать, что старый советник сильно опечалился по поводу отъезда – понимал: защитник из него вряд ли получился бы достойный, к тому же долг отца, попытаться спасти сына, находящегося при смерти, не давал ему выбора. И Пётр Иванович успокоился, подавив возникшее давече чувство патриотизма. Но что скажет Лиза?
Почти одновременно Антон и советник взглянули друг на друга, и у обоих возникла одна и та же мысль: «Коль покинуть осаждённый город потребно обоим, ехать до Петербурга нужно вместе…» И, словно сговорившись, оба с облегчением вздохнули. Слова одного из адъютантов главнокомандующего «Антон Дмитриевич, пора ехать» отвлекли его от раздумий. Его коллега рукой показывал ему на свою бричку, приглашая сесть.
– До вечера, Пётр Иванович. Дорогу обратно найдёте?
Шорохов кивнул. Они расстались.
Уже почти стемнело. Серый полумрак быстро темнел, на Бельбек опускалась ночь.
Сбросив с себя мундир и нательную рубаху, уставший за день Горчаков подставил свой голый торс под ледяную струю колодезной воды. Пожилой денщик, служивший князю много лет, дабы не намочить брюки генерала, осторожно лил воду на спину своего хозяина, приговаривая:
– Мать-водица, лейся. Уходите, печали, боли, приходи, силушка богатырская…
Горчаков кряхтел, фыркал, сплёвывал попавшую в рот воду, а на спину лилось следующее ведро, и присказка повторялась…
И так несколько раз, пока, опёршись рукой на стоявшую рядом скамью, князь, кряхтя, не разогнулся.
– Хватит, хватит лить – лёд на спине ужо. Тебя, Ермолыч, послушать, так я ужо Ильёй Муромцем стал. Глянь-ка, похож я на добра молодца в свои шестьдесят-то с лихвой лет? Может, мне в молоке, а потом в кипятке искупаться? А…
– Может, и искупаться… Только где я тебе столько молока раздобуду?.. А кипяток… это можно, организую. Однак зачем? Ты, Михал Митрич, ещё ого-го мужик. Вона стройный, поди, какой… – ворчал денщик, обтирая полотенцем тело генерала.
Поужинав, Горчаков сел за написание письма военному министру. Мысль эта родилась у него спонтанно, после того как совет принял решение начать наступление.
Со стороны Севастополя донеслись звуки ночного обстрела. И это укорило решимость старого генерала написать письмо и как-то оправдать себя на случай поражения.
Положив перед собой чистый лист, обмакнув перо в чернила, он задумался. Тревожные мысли за последствия в случае неудачного наступления не покидали старого генерала.
«Можно, конечно, последовать совету Остен-Сакена и немедленно уйти на Северную сторону, благо переправа на Северную сторону уже строится. Много жизней сохраню, армию, порох… – размышлял он. – Можно отвергнуть совет графа и оставаться в прежнем положении, ожидая естественного развития событий… Каких?.. – спросил он себя. – Урагана?.. Или союзники разругаются и сами уйдут… Бред… Но плохо, что я, главнокомандующий, решился против собственного своего убеждения предпринять общее наступление на неприятеля! Хм… Однако же совет поддержал… – успокоил он себя. – Но отвечать-то мне в случае чего… И что же делать?..»
И тут же вслух прошептал:
– Нет ответа… Но Вревский… Его настойчивые рекомендации… И письма императора… Господи, но это же не аргументы для успеха… Раньше, раньше надо было крошить союзников. Что мешало сие сделать Меншикову ещё при высадке под Евпаторией?.. Что?!..
Горчаков с раздражением бросил перо. На чистом листе бумаги расплылась клякса. Чертыхнувшись, Михаил Дмитриевич скомкал лист. Взял следующий.
