На последнем шаге Антон почтительно склонил голову.
– Позволь представить тебе, дорогая, моего знакомого: Антон Дмитриевич Аниканов!
Щёлкнув каблуками, Антон ещё раз склонил голову перед незнакомкой.
– Елизавета, – покраснев, прошептала девушка, подавая руку для поцелуя.
Пётр Иванович взял с подноса два фужера и радостно протянул один из них Аниканову.
– За знакомство, молодые люди!
Затем, подумав, взял ещё один фужер и протянул его своей внучке.
– Не грех и тебе, Лизонька, потребить сей великолепный напиток. Не бойся, маменьке не скажу.
На лице Лизы проступил легкий румянец, она смущённо взяла бокал.
– За знакомство, – ещё раз произнёс отставной советник.
Однако, господа, не будем мешать молодым людям. Как сложится у них жизнь, да и сложится ли?.. Загадывать не будем.
А мы вернёмся к императору Николаю Павловичу.
Разговор императора с английским послом
Копошившийся возле камина мужичок, подпоясанный кушаком, в треухе, напяленном по самые уши, даже не обернулся на звук открывшейся двери. Он с сосредоточенным видом продолжал шуровать кочергой в камине, разгребая раскалённые головёшки. У его ног лежало с десяток крупных сосновых поленьев, от которых исходил приятный запах дерева. Из камина шёл сильный жар, однако в кабинете было ещё прохладно.
Николай I подошёл сзади к мужичку и тронул его за плечо. Тот испуганно обернулся. К удивлению императора, им оказался мальчишка десяти-двенадцати лет от роду. Одетый по такому случаю в чистую холщовую рубаху и сравнительно чистую тёплую поддёвку, при виде государя, коего не раз видел на портретах, мальчишка не стушевался. Он стащил с головы треух, тут же засунул его за пояс и по-взрослому степенно поклонился.
– Это… ещё чуток. Я мигом… Подожди, государь, – важно произнёс мальчишка и снова повернулся к камину.
От такой детской непосредственности император рассмеялся. Взглянув на посла, он сквозь смех на родном для англичанина языке произнёс:
– Видали, милорд? Император, оказывается, подождать должен. Во как!.. – и уже на русском, добавил: – Ну-ну, пострел! Давай, коль мигом.
Мальчишка быстро положил в камин поленья, придав им вид шалашика, и, набрав в лёгкие воздуха, пару раз с силой подул на дрова. Поленья занялись, язычки пламени побежали по поверхности дерева и, подогреваемые снизу, запылали. Слегка потянуло дымком…
Мальчишка шмыгнул носом, опять поклонился императору и, ни слова не говоря, но весьма довольный собой, вышел из кабинета.
Посол в это время с любопытством осматривал кабинет, который впечатлял своими размерами, сводчатым потолком и множеством резных дубовых панелей, закреплённых по стенам. Освещаемые довольно ярким светом от нескольких канделябров, картины, дорогие безделушки, напольные вазы и прочие милые, скорее, женскому сердцу украшения создавали в кабинете домашний уют. Бронзовые часы в форме всадника, поражающего своим копьём змею, стоявшие на камине, начали отбивать время. Мелодичный перебор колокольчиков разнёсся по кабинету.
– Однако, прохладно. Не находите, милорд? – произнёс император. – Давайте сядем ближе к камину, согреемся.
– Так, я вас слушаю, господин посол, – удобно устроившись на стуле поближе к теплу, несколько официозно произнёс император.
Сеймур сел напротив и медленно произнес:
– Ваше величество, моему правительству весьма желательно уточнить некоторые детали наших с вами предыдущих разговоров по поводу…
– Опять Турции?.. – закончил за посла фразу император. – Хм… А мои ранее высказанные суждения по этой стране ваше правительство не устраивают?
– Ваше величество, я только передаю просьбу своего руководства, не более того. Тем более, как вы, очевидно, знаете, преемник лорда Палмерстона, граф Кларендон, желает поскорее войти в курс дела, – как можно безразличнее и даже с некоторой обидой ответил посол: мол, ну я-то здесь при чём?
Однако показное безразличие Сеймура было только обычной маской искушённого политика, не более того. Внутри же у немолодого, где-то за пятьдесят лет, посла всё больше нарастало чувство странной, пока не совсем внятной тревоги. Собственно, признаки некоего беспокойства были и раньше, но с последним посланием из Лондона они как-то весьма заметно усилились и, более того, стали тревожными.
«Королева с опаской смотрит на рост могущества России, – писали из Лондона. – Предложение императора Николая о совместном разделе Турции слишком расплывчато, но даже и в таком виде амбиции русского царя опасны, они грозят благополучию нашей империи. Милорд, нужна конкретика. И ещё! При первой возможности постарайтесь прилюдно показать своё неуважение к французскому послу, вплоть до конфликта с ним. Нам важно всячески подчёркивать неприязнь к Франции. Причину ссоры придумайте сами».
«Ну, склока с французом прошла удачно, прямо на глазах императора, – с почтительностью глядя на русского самодержца, размышлял Сеймур. – Что за афёру они там, в Лондоне, затевают? Кастельбажак легко пошёл на скандал, а, завидев царя, стал меня толкать руками, ещё немного – и дал бы мне по морде… Тут уже не видимость ссоры, а вполне реальная… Хотя француз – человек грубый, солдафон до мозга костей, для него распустить руки – не проблема. Видимо, и он получил подобное указание. Так что же в Лондоне все-таки затевают? Вон новых подозрительных комерцсоветников мне прислали в помощь… Ходят, всё высматривают… Может, шпионы?.. Мне не доверяют?..»
В это время император шумно вздохнул и забарабанил пальцами по столу. По его лицу пробежала тень недовольства. По всему чувствовалось, что монарх без особого удовольствия согласился на эту встречу.
– Я вообще-то рассчитывал получить от вас, милорд, ответы на поставленные мною вашему правительству вопросы. Но в связи с отставкой лорда Палмерстона, – Николай вздохнул, – придётся начинать всё с начала. Вы знаете моё отношение к Великобритании. То, что я вам лично говорил ранее, повторю и теперь. Главной заботой русского престола была, есть и будет безопасность Европы, в том числе и России как её незыблемой части. А потому я искренне желаю, чтобы наши государства были связаны крепчайшими узами дружбы. Мы – две империи! Нам нельзя конфликтовать. Я уверен, что это возможно. Я и ранее передавал Джону Расселю, с которым в отличии от его приемника, графа Дерби, был знаком более тесно, что если мы заодно, то для меня остальное несущественно, а уж то, что будут думать о нас другие, меня вообще не интересует. Эти же мои слова были доведены и до нынешнего премьер-министра графа Абердина. Жаль, что правительство её королевского величества поменяло своё мнение, так ведь, сэр Сеймур?
– Видимо, так, ваше величество. Сэр Абердин в некоторой степени идеалист, его политика сочувствия народным волнениям в Европе не вполне согласовывается с прошлой политикой лорда Палмерстона и её величества королевы. И всё-таки, ваше величество, я был бы рад, если бы вы присовокупили несколько успокоительных слов насчет Турции.
