– Аллах дал, Аллах забрал, – философски произнёс Нахимов, обращаясь к Барановскому. – Правильно, что напомнили команде о позоре, Пётр Иванович. Позор надо смывать.
Нахимов помнил командира «Рафаила» подполковника Стройникова, сдавшего без боя свой корабль туркам.
– Император Николай I разжаловал тогда Стройникова в матросы. И вот справедливость восторжествовала…
Барановский добавил:
– А ведь позже был бриг «Меркурий», попавший в такую же ситуацию. Но ведь не сдался… Казарский не спустил флаг, не опозорил русский флот. Говорят, Казарский приказал одному из офицеров спуститься в крюйт-камеру с заряженным пистолетом и, если что, взорвать корабль…
– Да-да! Русский человек, он такой. Лучше смерть, чем позор. Нельзя нам показывать слабость перед врагами, затопчут, – ответил Нахимов. Затем решительно произнёс: – Передайте, Пётр Иванович, своим канонирам мою благодарность за меткую стрельбу.
Сбросив намокший брезентовый плащ, адмирал стал разглядывать рейд. Сражение было в разгаре. Увиденное его впечатлило.
Хотя рейд сильно заволокло дымом, в полукабельтове от «Императрицы» среди дыма угадывались контуры корабля «Великий князь Константин». Стоя на якоре, он всеми своими 120 орудиями вёл перестрелку: с одного борта палил по одной из береговых батарей, а с другого – вёл дуэль с 60-пушечными фрегатами «Навек-Бахри» и «Несими Зефир».
Над «Несими Зефиром» поднимался столб дыма; второй с перебитой якорной цепью с большим креном на борт, увлекаемый ветром, медленно двигался в сторону берега. Турецкие матросы также покидали свои корабли, прыгая с бортов в воду. Неожиданно раздался оглушительный взрыв на тонущем «Несими Зефире». Взрыв был такой силы, что его горящие обломки долетели почти до центра города, где тут же начались пожары.
– Пётр Иванович, надо подготовить парламентариев к визиту к губернатору Синопа. Сказать ему, что мы не собираемся входить в город и не мы стреляем по нему. Пожары – от взрывов турецких судов.
Чуть левее, и тоже укрытый шапками дыма от орудийных выстрелов, стоял 120-пушечный корабль «Париж». Как и «Великий князь Константин», он тоже вел огонь с двух бортов: с одного – по 56-пушечному фрегату «Дамиад» и с другого – по 22-пушечному корвету «Гюли-Сефид».
Взорвав «Гюли-Сефид», контр-адмирал Новосильский перенёс огонь «Парижа» на фрегат и береговую батарею.
В это время на баке «Парижа» поднялся столб дыма. Срубленная турецким ядром фок-мачта сильно накренилась и держалась на уцелевших вантах, угрожая рухнуть на палубу.
В подзорную трубу Нахимов разглядел, как одна часть матросов кинулась к мачте и топорами перерубила канаты; мачта, ломая надстройки, упала. Другая часть матросов на место возгорания накидывала маты и, черпая вёдрами воду из бочек, гасила огонь. Мощный залп орудий с главной палубы «Парижа» поджёг «Дамиад». Фрегат запылал. «Париж» перенёс огонь на береговую батарею.
Тревогу Нахимова вызвало состояние «Трёх Святителей». От выстрелов с «Каиди-Зефер» и «Незамие» у «Святителя» сильно пострадал рангоут, был перебит шпринг, и корабль медленно разворачивался, теряя выгодную позицию для обстрела. «Незамие» оказался на выгодной позиции для обстрела «Святителя». Создалась очень опасная ситуация.
– Быстро, быстро поднять сигнал на «Париж», – громко прокричал Нахимов. – «Перенести огонь на «Низамие». Спасать надо Кутрова, – добавил Нахимов, обращаясь к Барановскому.
Барановский посмотрел на рею, к которой крепился фал с сигнальными флагами. Однако рея была сбита. Матрос-сигнальщик стоял возле мачты в растерянности. И тут вахтенный офицер Аниканов, нарушая устав, без команды командира бросился вниз на палубу. В это время турецкое ядро упало недалеко от юта. Взрывом разметало надстройку. Барановский ойкнул. На его правом плече появилось кровавое пятно. Ноги подкосились, и он стал медленно опускаться на палубу. Нахимов бросился к нему.
– Доктора! – закричал адмирал.
Один из офицеров бросился вниз. Через несколько минут появился доктор. Перевязав командира, уставший, в окровавленном мундире, доктор успокоил Нахимова:
– Жить будет, ваше превосходительство. Осколок не задел кость.
Спускаться в лазарет Барановский категорически отказался. А Аниканов добежал до мачты. Выхватив у растерявшегося сигнальщика уже приготовленную связку флажных сигналов, он зажал фал в зубах и по уцелевшим вантам стал подниматься к самому её верху.
Сильный ветер раздувал флаги, ванты раскачивались, ноги с трудом попадали на горизонтальные канатные перемычки. Грохот боя оглушал, гарь от горящих судов застилали ему глаза. Лицо Антона покрыл жирный налёт сажи, веки еле держались от тяжести налипшей гари.
Стиснув мёртвой хваткой зубы, Антон упорно поднимался наверх. Что-то больно кольнуло его в левую ногу. Не обращая внимания на ранение, Аниканов с трудом долез до самого верха и, продолжая держать зубами сигнальный фал, застыл у фор-бом-брам-стеньги, точнее, у того, что осталось от неё.
Сигнал увидели на «Париже». Обстрел береговой батареи тут же прекратился. «Париж» всем бортом произвел залп по «Низамие». Залп орудий снёс на турецком корабле фок- и бизань-мачты, разбил кнехты, крепившие якорную цепь. Турецкий корабль понесло на берег, через несколько минут загорелся и он. «Париж» перенёс огонь опять на береговую батарею.
С трудом разжав зубы, отчего фал с флагами упал на палубу, превозмогая нарастающую боль в ноге, Антон стал медленно спускаться вниз. На палубе его подхватили руки матросов, подбежал доктор.
…А сражение продолжалось.
Одна из береговых батарей, воспользовавшись временной задержкой орудийных залпов с борта «Трёх Святителей», усилила по нему огонь.
Видя беспомощность товарища, «Ростислав», не прекращая огня по 24-пушечному корвету «Фейзе-Меабуд», половиной орудий своего борта накрыл батарею противника. Батарея загорелась.
«Три Святителя» наконец снова завёл шпринг и, завернув корму, всем бортом произвёл залп по «Каиди-Зеферу». Корму турка разнесло вдребезги. И он тоже запылал.
Море рядом с турецкими кораблями было усеяно барахтающимися матросами. Они что-то кричали, взывая о помощи.
Окутанная дымом береговых пожарищ и горящими турецкими кораблями, «Чесма» сражалась с третьей и четвёртой батареями.
Нахимов снял фуражку. Потёр рукой уставшие за время боя глаза и, тяжело вздохнув, уставшим голосом произнёс:
– Поздравляю, господа! Сражение выиграно, турецкий флот разбит. Осталось совсем немного.
Командир «Императрицы Марии» с побелевшим от потери крови лицом осматривал в подзорную трубу акваторию рейда.
Почти все турецкие корабли лежали на мели и горели. Отовсюду доносились стоны раненых. Восточный ветер разносил искры от горевших судов в сторону города, один за другим там вспыхивали всё новые и новые пожары. Языки пламени быстро пожирали дома, местное адмиралтейство, склады и казармы. Повсюду были раскиданы обломки взорванных судов, на уцелевших от взрывов частях корабельных корпусов были видны трупы турок. И вдруг Барановский увидел в окуляре подзорной трубы силуэты трёх кораблей. Над ними столбом поднимался чёрный дым. А много правее – ещё один корпус корабля и тоже с дымящимся столбом дыма над трубой. К нему направлялся «Кагул», чуть позади – «Кулевчи».
