Убедившись, что экипаж отдыхает, Изыльметьев в кают-компании собрал офицеров на совещание.
Полумрак. Душно. Иллюминаторы раскрыты настежь. Тихо и загадочно звучит фортепьяно. Пальцы лейтенанта Максутова мягко касаются клавиш, и волшебные звуки «Лунной сонаты» Бетховена заполняют кают-компанию.
Лица офицеров напряжены, глаза многих полуприкрыты. Неяркий жёлтый свет от двух карселевых ламп слабо освещает угол помещения, где расположен крепко принайтованный к палубе музыкальный инструмент, и кажется, что звуки льются ниоткуда, из пустоты. И это придаёт им ещё большую загадочность.
В тесном углу рядом с Максутовым, облокотившись на инструмент, пристроился судовой священник Иона. Он тихо посапывал, для приличия изредка открывая глаза. Несколько волос его длинной шевелюры от духоты и пота прилипли ко лбу, и батюшка широким рукавом рясы, стараясь не потревожить лейтенанта, поминутно, но очень осторожно промокал лоб.
Но вот последние аккорды затихли. Командир встрепенулся, поблагодарил пианиста и попросил внимания:
– Время позднее, господа. – Изыльметьев показал на иллюминатор, в котором в свете кормовых огней виднелись слабые очертания иностранных кораблей, полукольцом охвативших рейд. – Смотрите, господа, как обложили… Стерегут. Вряд ли они дадут нам уйти!..
Командир немного помолчал, опять посмотрел в иллюминатор и продолжил:
– Я не знаю, что делают эти англосаксы здесь, в порту, и куда они потом отправятся, но точно знаю, что не сегодня-завтра наши союзники превратятся в наших противников, подлых и жестоких. Не зря же «Форте» перешвартовался к нам под борт, совсем не зря.
Выход один: тянуть более нельзя, не сегодня-завтра прибудет их почтовый корабль «Вираго». Не сомневаюсь, война с англо-французами, если не началась, то не за горами. Предлагаю, господа офицеры, завтра под утро сняться с якоря и уходить. И прощаться надобно тихо и незаметно, как принято говорить, «по-английски». Не скрою, риск в этом есть, и немалый. Коль французы проснутся, беды не миновать.
Командир на какое-то время задумался. И, словно оправдываясь перед подчинёнными, добавил:
– Нет у нас, господа, другого выхода, нет. Не выпустят союзники «Аврору» без боя. А коль догадаются о нашей затее, бой начнут прямо на месте. Со всех сторон полетят ядра. И я не думаю, что сражение будет в нашу пользу.
– Не догадаются, Иван Николаевич, это точно, – подал голос судовой врач Вильчковский. – Я давеча, как вы приказали, обошёл все иностранные суда в поисках хинина. Никто не дал. Теперь они точно думают, что у нас половина команды при смерти и некому ставить паруса. Нет, ну каково, господа? Не помочь больным?!.. Что за люди?..
– У нас хватит смелости и мужества достойно постоять за себя, Иван Николаевич, – подал голос недавний пианист князь Максутов. – Офицеры с «Ла Форта» болтали в кофейне, мол, часть экипажей с кораблей отправилась по железной дороге в столицу, Лиму, развлечься. Всё полегче будет, ежели что.
Изыльметьев скептически посмотрел на лейтенанта, усмехнулся, затем встал.
Его массивная фигура нависла над столом, отбросив крупную тень на переборку. Показав рукой на иллюминатор, в котором виднелись якорные огни иностранных кораблей, он произнёс:
– Давайте, господа, без этого «ежели что»! Не сомневаюсь, лейтенант, в смелости экипажа. Да, погибнуть – дело нехитрое. Но нам нужна удача. Вся надежда на ночной и утренний туман… А бой… Долго ли продержимся?.. Ждут нас, господа, на Дальнем Востоке, очень ждут.
Вы, Михаил Петрович
[69], – обратился он к старшему помощнику, – лично проверьте, чтобы смазаны были все блоки. Якорь следует поднимать медленно, не дай бог где-нибудь скрипнет. Сами знаете: на милю при утренней тишине слышно будет. Того же прошу и при спуске шлюпок. Команды отдавать шёпотом. Пресной воды и прочего хватит до ближайшего порта?
Старпом утвердительно кивнул:
– Пару дней назад забункеровались под жвак, Иван Николаевич.
– Лимонов нагрузили, свежего мяса, огородной зелени, какие были медикаменты, – тоже, – вставил доктор. – Даже перуанский бальзам, как вы, Иван Николаевич, советовали, с собой взяли. Белья нижнего для матросов с достатком запаслись. Но эта сырость на корабле… Неужели нельзя создать на «Авроре» хоть один сухой уголок? – в отчаянии закончил доктор.
– А… – встрепенулся священник и в упор уставился на старпома.
– Бочки загрузили в должном количестве. Не переживайте, батюшка, вина хватит, – усмехнулся Тироль.
– Не можно без того. Грех это! – довольный ответом, пробормотал Иона.
– Хорошо! – произнёс командир. – Дорога длинная, 9000 миль впереди. Всё, господа офицеры, спать. В три – подъём. Завтра, – Изыльметьев обвёл взглядом подчинённых, – непростой день. Коль надо будет, умрём, но флаг свой не опозорим. Да поможет нам Бог! А по поводу сухого уголка, доктор, потерпите.
Иеромонах Иона трижды перекрестился. Затем назидательно произнёс:
– Умрём?!.. Бог дарит человеку жизнь, господа! И потому человек не вправе расстаться с подарком божьим, не имея на то уважительной причины. Но перст божий указывает нам, грешным, – иеромонах поднял указательный палец левой руки вверх, – коль того требуют интересы высшего порядка во спасение душ чад своих, Господь примет оную смерть без порицания.
Священник помолчал, потом добавил:
– На всё воля Божья! Аминь!
Иона опять перекрестился и шумно выдохнул. Перекрестились и присутствующие.
Ночь прошла тревожно.
Туман на следующий день не подвёл. Влажная липкая пепельно-серая пелена опустилась на рейд, скрыв очертания соседних судов. Стояла тишина.
Неслышно ступая босиком по деревянной палубе, матросы и офицеры разошлись по отведённым ранее местам.
Стоя на юте с бесполезной подзорной трубой, командир шёпотом приказал помощнику вахтенного офицера гардемарину Григорию Аниканову:
– Передайте боцману, Аниканов, приказ: «Спустить шлюпки. Якорь поднять».
Аниканов стремглав слетел по трапу вниз, но на палубе споткнулся, зацепившись ногой за комингс.
– Аниканов, мать твою, так и башку сломать можно! – недовольно прошипел старший помощник. – Что за молодёжь пошла… Спешить надо медленно… Пора бы традиции морские знать, чай, не впервой на море.
С борта тихо спустили все шлюпки. По штормтрапам в них ловко сошли матросы и офицеры. Шлюпки взяли фрегат на буксир приготовленными ранее канатами.
Через несколько минут якорь пополз вверх. Его лапы, увешанные водорослями и морским илом, медленно вползли в якорный клюз. Почувствовав свободу, «Аврора» слегка вздрогнула и легла в дрейф
[70].
