Местом для строительства «малой крепостцы» под названием Бомарзунд генерал выбрал территорию самого большого острова Аланд. Через три года последовал указ посетившего ранее Аландские острова императора Александра I. Вскоре был сооружён деревянный редут с батареями, мало похожий на крепость. Сама же каменная крепость начала строиться уже при императоре Николае I с 1832 года. Часть старых деревянных редутов к тому времени частично разрушилась, дерево местами сгнило, стены стали обваливаться. Строился Бомарзунд почти двадцать два года, но так и не был до конца закончен.
Ближе к описываемым событиям строительство крепости не велось совсем. Однако политическая напряжённость в отношениях с Великобританией и её союзниками настораживала императора. В начале лета 1854 года для инспекции укреплений и поселений, расположенных на Аландских островах, был послан адъютант военного министра молодой офицер Шеншин.
После проверки островов он имел личный разговор с Николаем I, которому предложил ряд мероприятий для укрепления островов, обратив особое внимание на Бомарзунд. И в том же 1854 году император распорядился срочно приступить к окончанию строительства и ремонту укреплений в Бомарзунде.
По плану крепость должна была состоять из главного форта и нескольких башен, защищающих подступы к нему.
Предполагалось соединить эти башни с фортом крытыми ходами сообщений, возведя вспомогательные укрепления. Однако закончить строительство к августу 1854 года не успели: главный форт так и стоял, топорщась мокнущими под дождем лесами.
Для вооружения крепости в своё время было привезено свыше ста пятидесяти орудий, но, как всегда бывает, забыли доставить для них часть лафетов. Поэтому на позиции была установлена только половина пушек, стволы остальных лежали во дворе крепости.
За полукольцом оборонительных сооружений расположился небольшой гарнизонный городок. В нём были почта, лавки, штаб коменданта. Вместе с гарнизоном, финскими солдатами-«охотниками», гражданскими людьми население Бомарзунда во второй половине 1854 года насчитывало около двух с половиной тысяч человек.
Гарнизоном командовал старый служака шестидесятилетний полковник Яков Андреевич Бодиско.
В начале августа стояли на редкость тихие и спокойные дни с небольшими, как правило, во второй половине дня, порывами северного ветра. Но радости от подарка небесной канцелярии не было.
Не было слышно привычного смеха в гарнизонных курилках, возле пустого здания гауптвахты не стоял караул, отгоняя друзей сидящих за решётками проштрафившихся горемык, не маршировали по плацу солдаты, не звучали командные голоса офицеров. Даже в гарнизонном городке, где жили сотен шесть гражданских, и там и днём, и ночью стояла тишина, спозаранку нарушаемая разве что истошным криком петухов и ленивым лаем собак. Правда, по пустым улицам, как и прежде, носилась ватага мальчишек во главе с задиристым на голову выше всех сыном купца-бакалейщика. Кто с хворостинами, кто с длинными палками наперевес, копируя солдат гарнизона, колющих штыками соломенные чучела на плацу, мальчишки шныряли по всему посёлку в поисках врага. И враг находился… коровы, свиньи, на худой конец – гуси.
Последние месяцы Бомарзунд просыпался рано. Первые лучи небесного светила ещё не успевали упасть на землю, как, нарушая тревожную тишину, слышался визг пил, стук молотков да храп лошадей, тащивших многопудовые пушки и брёвна к наспех построенным редутам и амбразурам. Две тысячи защитников крепости, включая офицеров, почти всё гражданское население с самого утра и до глубокой ночи в свете костров и разного рода светильников спешно вели строительные и ремонтные работы.
Ещё недавно на внутренний двор центрального форта падали ядра. Обстрел вели три английских корабля, подошедших к Бомарзунду. Крепость тоже отвечала, но лениво и неохотно, хотя и влепила несколько ядер в борт одного из них.
«К чему тратить порох? – думал комендант. – Ясно же, просто разведка боем: пристрелочные выстрелы, замеры глубин фарватера и подходов к крепости…»
Особого вреда укреплениям многочасовая пальба не нанесла, так, по мелочам, но несколько защитников уже покоятся с миром, а полтора десятка раненых лежат в госпитале.
Лучи солнца даже в летний сезон редко баловали острова. Вот и сегодня после ночного ливня утро было пасмурным и сырым. Но всё же сквозь тучи, нависшие над островом, нет-нет да проглядывало солнышко, обещая хорошую погоду. По всем признакам, день и впрямь обещал быть ясным и тёплым. Ремонтные работы и на главном форте, и в трёх охранных башнях вокруг него с мудреными финскими именами шли полным ходом.
Около десятка солдат, выпачканные липкой грязью, ёжась от сырой утренней прохлады, с остервенением вбивали во влажную землю заострённые двухметровой длины брёвна, укрепляя бруствер редута, примыкающего к одной из башен. Солдаты по привычке бурчали и матерились, проклиная грязь, англичашек, какой день торчащих в заливе, и бог весть кого ещё… Однако работу не прекращали ни на минуту.
Несколько человек, среди которых, выделяясь немалым ростом, был недавно прибывший из Кронштадта мичман Михаил Дмитриевич Аниканов (средний из братьев Аникановых), уже второй раз пытались втолкнуть тяжёлое бревно на место сгнившего. С третьего раза мокрое бревно соскользнуло и больно ударило Михаила в плечо. Он поморщился, но сдержался, вслух не выругался.
– Мичман, мать твою, бога душу! – заорал старый солдат, тоже потирая ушибленное колено. – Здеся не сила потребна, а осторожность. Чего тычешь бревном-то мимо, силы девать некудова? Чему вас, флотских, учат? Баба и та ниткой в ушко иглы с первого тыка попадает, а ты цельным бревном в энту дыру в стене не могёшь. Тьфу… Чего стоишь?.. Давай поменяемся, берись с другого конца и толкай, а мы подсобим, едрёна вошь.
И старик, повернувшись к своему напарнику, с ехидцой прошептал:
– Кады ишо смогу на охфицера покричать… Глядишь, не сегодня-завтра полным вашим благородием станет, не покричишь тады.
Вставив наконец бревно на место, солдаты облегчённо вздохнули и, поплевав на руки, принялись за следующее.
К обеду трухлявые от времени брёвна на редуте были поменены и накрепко скреплены чугунными скобами между собой. Как старший по званию Аниканов разрешил всем солдатам сделать перекур. Сев в кружок, мужики достали носогрейки и задымили.
Придирчиво осмотрев укрепления, мичман остался доволен работой. Чтобы не слоняться без дела, некурящий Аниканов придвинул к солдатам почерневший от плесени обрубок от старого крепления бруствера и тоже сел.
– Ты, Митрич, не обижайси, что накричал. Не накричишь тут, кады англичашки с хранцузами над душой стоят. Нерва, она такая, спросу не требует, сама из организма прёть, – затягиваясь дымом, виновато, но с хитринкой в голосе произнёс баталер. – Вона их, вражин, сколько на рейде стоять, а мимо нас сколько прошло на Петербурх, жуть! Давно, поди, надоть было закончить сие строительство и ремонт.
– Да что я, не понимаю, что ли… Все на нервах… И то правда твоя, какой десяток лет всё строим и строим, а закончить, даже главный форт, никак не можем. Ещё не все пушки на лафетах стоят, и то неизвестно, все ли исправные. Вона возле казармы остальные стволы, что дрова, навалены в кучу. Полковник недовольный, мрачный ходит, думает, как успеть пушки установить, ума не приложит.
