На кораблях Черноморского флота и береговых укреплениях в ожидании команды «Пли!» канониры зажгли запальники.
– Неужели войдут в бухту? – вопрошали руководители города.
– Нет ясности, – пожимая плечами, неуверенно отвечали адмиралы.
Однако на флагштоке, торчащем на смотровой площадке Морской библиотеки, взвился сигнал «Товсь!»
За ходом странных маневров союзников наблюдали офицеры, среди которых были адмиралы Корнилов и Нахимов.
– Орудия на Константиновском форте слабоваты, – не отрывая глаз от подзорной трубы, бурчал Нахимов.
– Надо в случае необходимости, чтобы «Селафаил» первым произвёл залп, он ближе всех стоит к входу в бухту, да и, судя по недавним учениям, весьма метко стреляет, – глядя на непонятные действия иностранных кораблей, недовольно произнёс Корнилов.
– И то верно, Владимир Алексеевич! – ответил Нахимов. – Командир сего корабля Зорин – моряк весьма толковый.
Однако, эффектно произведя разворот на сто восемьдесят градусов, неприятельская эскадра неожиданно ушла в море.
– Что это было?.. Психологическая атака?.. Попугать нас решили?.. – облегчённо вздохнув, произнёс Корнилов.
– Фортов побоялись… – уточнил Нахимов.
Радости жителей не было предела. Бурно обсуждая действия неприятельских кораблей, гордые за свой флот и береговые укрепления, они разошлись по домам.
Казалось бы, убедившись в мощи крепостей, неприятель уйдёт навсегда. Не рискнёт он, подлый, напасть на город.
– Поди, побоятся басурманы башки свои иностранные подставлять под залпы не одной сотни орудий наших… – степенно со знанием дела говорили отставные матросы тёткам на базарах.
– Спасибо адмиралу Лазареву, Царство ему небесное. Уж как касатик постарался… – добавляли женщины и крестились.
И уже на следующее утро, пятнадцатого числа, жители с радостью увидели, как, загадив небо чёрными выхлопами, большая часть флота союзников действительно покинула внешний рейд Севастополя. Корабли взяли курс к устью Дуная, к острову со зловещим названием Змеиный.
Гарнизон и жители Севастополя радостно вздохнули. Они окончательно поверили в неприступность своего города.
И уже ближе к вечеру с Екатерининской и Морской улиц, сидя в открытых кабриолетах, на дрожках, изысканных ландо, а кто и пешком, на Приморский бульвар стала стекаться благородная, и не очень, публика.
Разморённые дневной духотой, прикрываясь разноцветными зонтиками, дамы с детьми устремились к морю, на набережную, где с палубы красавца-корабля «Великий князь Константин», стоявшего в то время у Екатерининской пристани, доносились звуки корабельного оркестра. Послушав марши, расфранчённая публика медленно фланировала дальше, а там, развлекая жителей, тоже играли оркестры, но уже армейские, из которых сильными и певучими голосами выделялся роговой хор
[86] гусарского полка. Много публики было и на Приморском бульваре, возле бронзового памятника герою прошлых лет Казарскому.
В тот вечер среди праздной публики было непривычно много старших офицеров. Они спустились на набережную с Центрального городского холма, где на месте захоронения адмирала Михаила Лазарева состоялась торжественная закладка нового собора – Владимирского, и каждый офицер положил в фундамент храма свой кирпичик.
Военные рангом пониже, тоже присутствующие на закладке собора, были возбуждены: не часто выпадает случай лично присутствовать на подобных торжествах. Разбившись на небольшие группы, позабыв на время об иностранных эскадрах, барышнях, развлечениях, они горячо обсуждали рождение нового храма.
– Господа! Я восхищён, прямо скажу, речью архиепископа Иннокентия!
[87] – воскликнул один из офицеров (в котором нетрудно было узнать нашего героя по первой главе, Антона Аниканова, но он уже имел звание капитан-лейтенанта).
Внешность Антона мало чем изменилась с того времени, когда в последний раз мы видели его на борту корабля «Императрица Мария». Разве что появилась неглубокая складка, прорезавшая лоб, да мелкая сеточка морщинок возле глаз. И ещё… Лицо капитан-лейтенанта несколько осунулось и выглядело уставшим. Эти обстоятельства да небольшая хромота после ранения ноги в Синопском бою делали родственника посла Филиппа Бруннова более взрослым, а скорее, возмужавшим. Однако высокий рост, широкие плечи, природная привлекательность по-прежнему притягивали к себе взгляды молодых и не очень представительниц слабого пола.
– Нет, господа, как точно сказал митрополит, помните: «Кто не знает, что у врагов наших одно из заветных желаний состоит в том, – тут Антон поднял палец к небу, – чтобы отторгнуть здешнюю землю из состава России. Но скорее не останется во всех здешних горах камня на камне, нежели мусульманская луна займёт тут место креста Христова!..»
Аниканов сделал паузу и повторил:
– …луна займёт место креста!.. Матушка Екатерина и князь Потёмкин оставили нам Крым и Севастополь христианскими, ими они и останутся.
– Верно, – поддержал его незнакомый армейский подполковник. – Не надо забывать, господа, Севастополь – преемник не Ахтиара мусульманского, а православного Херсонеса!
Мимо офицеров, стрельнув в их сторону глазками, прошла стайка девушек и, что удивительно, без маменек и тётушек. Одна из девушек, в белом платье и широкополой и тоже белого цвета шляпе, наполовину закрывавшей её лицо, уже пройдя мимо мужчин, обернулась. Взглянув на Антона, она тут же отвернулась и заспешила за подружками. Мелькнувшее на мгновение милое личико девушки показалось Антону знакомым, но прикрытое шляпой лицо барышни он толком не успел разглядеть. И всё же чувство, что этот мимолётный взгляд ему знаком, не покидало его до тех пор, пока по поводу барышень не раздались восхищённые возгласы офицеров.
Из нескольких десятков тысяч населения города в то время тысяч семь приходилось на гражданское население: чиновники, купцы, ремесленники, рабочие и дети. Женщин, включая жён и взрослых дочерей офицеров (собственно, для них и устраивались эти развлечения) в городе было мало.
Женщинам лёгкого поведения (и такие были) в публичные места ходить не рекомендовалось, а потому и интерес молодых офицеров к барышням благородного происхождения был естествен.
Над вечерним бульваром стелился праздный шум, гремела музыка, лоточники предлагали сладости и пирожки. То там, то здесь раздавались женский смех, детский крики, галантные возгласы молодых и не очень офицеров: «Ах, пардон, мадам, разрешите к вам пришвартоваться»…
По всему Большому рейду и по рукаву Южной бухты на якорях и у причалов стояли купеческие и парусные корабли Черноморского флота, а среди них – редкие пароходы с огромными гребными колёсами по бортам. Между кораблями с зачехлёнными парусами и от судов к пристаням на парусах и вёслах сновали боты, шлюпки и даже командирские катера с гордо застывшими на корме офицерами.
