Выдернул из воспоминаний азартно тараторивший язык Яшки. Сквозь шелуху обычного для человека восточных кровей трепа, ухо Сергея выловило пару значимых фраз: «… подготовка должна быть серьезной и тяжкой, но выхлоп будет таким, что и вам, Сережа, и вашим внукам хватит до их старости, и еще чуть останется».
– Начало знакомое. Что-то подобное я слышал, когда пришлось топить целую лодку с парфюмом и бритвами «Золинген».
– Форс-мажор, бывает. Мы ж не на таможню груз везли? Зато не присели лет на парочку. Свобода – чертовски дорогая вещь!
– Это ты, Исааков сын, верно заметил. Единственное, пожалуй, за что я готов платить не торгуясь, – почесал бритый наголо затылок Сергей. Яшка радостно встрепенулся, такой жест напарника обычно означал, что тема ему интересна, и, скорее всего он в нее впряжется.
– И что твой кагал? Зачем ему динамит? – Сергей рассеянно, как бы мельком, глянул в отражение огромных окон гостиницы «Бристоль». Все было нормально, сзади никаких подозрительных субъектов не наблюдалось.
– Так это не наше дело. Главное, что платят сразу, по факту. Не бумажками, ну, вы в курсе, как я к ним отношусь, а «рыжиками», которые не гниют и не обесцениваются. Пусть Всевышний пошлет здоровья нашему императору, выпустившему для нас, умных людей, эти прекрасные золотые червончики!
– Сумма сделки?
– Сколько сможем поднять, все наше!
– И взрывчатку, я так понимаю, мы добудем в бою? – за язвительными интонациями Сергей попытался скрыть бурно закипевшие в голове мысли.
Деньги были крайне нужны, и не просто, чтобы жить – самому можно и на хлебе с водой перебиться, – надо было дать на лапу виленскому следователю, который держал Стася в Браславском каземате по делу о поджоге усадьбы Лозовских. Поджоге, к сожалению, отягощенном… Вашкевич привычно поставил мысленный блок «об этом я не думаю».
* * *
Огромные, выкованные еще при царице Екатерине, ворота не скрипели, а натужно выли. Стась подумал, что, наверное, так будут выть трубы апокалипсиса, когда отвечать придется всем. Что ж, пока приветствие тюремных врат предназначается персонально для него.
Двое хмурых надзирателей с медными свистками, болтающимися на цепочке у нагрудного кармана, позевывая, привычно извлекли из рыдвана обмякшего Стася. Задрали его закованные руки к небу, как оказалось, тоже испохабленному железной сеткой, и повлекли внутрь, во чрево человеческих мук и страданий, точно черные муравьи, тянущие гусеницу в свои подземные кладовые.
Сырые коридорчики с решетками, полумрак, лязг ключей, скрип ржавого, давно не смазанного железа – и запах: так воняет казенщина – смесь перепрелой капусты с «шлейфом» керосина и фекалий. Первые впечатления дернули по нервам, но Стась внутренне улыбнулся: испытание должно было быть «то, что надо».
Ткнули в руки скрученный серый матрас, кое-как сшитый из парусины, видимо, такими же невезучими; впихнули в низкие дверцы, и Стась оказался в хате общей камеры городской тюрьмы.
– Чего встал, товарищ? Заходи, не бойся. Тут такие же страдальцы, примем как родного, – голос принадлежал высокому худосочному юноше с подозрительным чахоточным румянцем на впалых щеках.
Стась, привыкая к свету, льющемуся из убранного двойной решеткой маленького оконца под потолком, осмотрелся: два ряда двухэтажных нар были забиты самой разношерстной публикой. Мужики сидели, лежали, стояли, брились, пили чай за стоящим посреди этого Вавилона столом. Кто-то вперился взглядом в новоприбывшего, кто-то демонстративно его не замечал.
Стась инстинктивно почувствовал, что от первых его поступков и слов будет зависеть очень многое. Решил, что будет вести себя так, как всегда. Корчить из себя что-то в толпе озлобленных долгим бездельем и несвободой людей было бы глупо и, пожалуй, опасно.
– День добрый. Я Стас Вашкевич. Под следствием. Куда могу положить вещи?
Гомон в камере прекратился, все обернулись к углу, где за подвешенным к верхним нарам казенным одеялом угадывалась фигура человека. Стась понял, что сейчас кем-то решается его судьба в этой пока еще нейтральной среде, которая, по одному мановению невидимого вожака вмиг может стать агрессивной.
– Вашкевич? Не из Перебродья часом? – высунулась из-за одеяла конопатая хитрая физиономия с серыми колючими глазками и носом, напоминающим клюв хищной птицы.
– Да, – спокойно, скрывая удивление, ответил Стась.
– Не Марута ли? – щуплый рыжий человечек выбрался из шконок полностью. В воздухе повисла тягостная пауза, камера не знала, какой реакции ожидать от главаря.
– Да. Один из. Марута. Все верно, – Стас не понял интонации, крывшейся за вопросом. То ли угроза, то ли еще что. Поэтому ответил нейтральным тоном, внутренне готовясь к самым неприятным изворотам судьбы.
– Марута! – довольно изрек Рыжий. – Серега, брат твой, меня на три четвертных билета обул, сучонок! – отчего-то радостно заулыбался человечек, приближаясь медленно и мягко, словно дворовой кот, охотящийся на амбарного мышонка.
– Сел выигрывать, не плачь. Фарт – не лошадь, к утру повезет. Он говорил вам, наверное, прежде чем начали играть?
– Мало ли кто кому чего говорил, – поморщился человечек и тут же отвернулся, но даже сутулая его спина, казалось, источала скрытую угрозу. – Проходи, устраивайся. Место сам найдешь. Не найдешь, дуй под нары, – подмигнул сокамерникам Рыжий, отчего те подобострастно заржали.
Стась, оценив не самым лучшим образом сложившуюся для него обстановку, под испытующими взглядами молча прошел по узенькому проходу и, раздвинув первые попавшиеся матрасы, положил между ними свой.
– Спросить надо бы было у людей, – мельком заметил Рыжий, прячась за своей импровизированной перегородкой.
Станислав, избегая ненужного конфликта, ничего не ответил, устало сел на край грубо сколоченных нар, вдохнул в полные легкие вонючего спертого воздуха и постарался почувствовать себя дома.
* * *
Сергей был готов взять вину на себя, но мудрый Цейтлин убедил: надо драпать в Петербург, подальше от разборок. Кто-то должен противодействовать следствию извне – вот основной закон лихих людей. Или можно присесть обоим и надолго. Деньги, как говорится, они и камень пилят.
Вняв голосу рассудка, под плач и стенания Софьи, пришлось спешно драпать от родных перебодских пейзажей в сторону Северной Пальмиры, где у Яшки были какие-то концы.
… Тихой гаванью оказалась подпольная опиумная курильня дедушки Лю. Мансарда с отдельным входом в виде пожарной лестницы, молчаливый, рот на замке, хозяин, что еще нужно беглому страннику? Шумная городская жизнь пришлась сразу по сердцу, и все вообще было бы прекрасно, если бы не ежедневные угрызения совести и мучительные мысли о брате. Ему сейчас наверняка туго, а он пока ничем помочь не может.
А поначалу показалось, что все будет на мази. Лощеный следак, с золотым браслетом на запястье – «подарок от сослуживцев», – чуть поломавшись для приличия, внял переговорным талантам Яшки и обозначил сумму.
