– Шалишь, не-а, – зашевелил жерновами мыслей Сергей. Девочка обиженно сгорбила худенькие плечики и по крупицам растворилась среди тысячи теней, проявившихся под мерцанием властного лунного диска, по-хозяйски занявшего положенный ему Господом ночной небесный трон.
Вместе с ощущениями пришла боль. Жгло в спине и груди.
Сергей с трудом приоткрыл тяжелые веки: ничего необычного, все тот же съемный угол в курильне дедушки Лю. Попробовал пошевелиться, не тут-то было. Острая боль пронзила грудь сверху донизу тысячей тоненьких кинжалов.
– Чертовщина какая-то, – Сергей попытался сосредоточиться, вспомнить, что было до этого кошмарного сна, из которого, как он понимал, удалось вынырнуть чудом. – Видать не время, не приняла хозяйка. Отпустила из дома опять в гости, смертушка.
Воспоминания возвращались медленно, проявляясь в памяти в виде плохо связанных между собой картинок.
Ящики, ящики, ящики, еще ящики. Фырканье гнедой лошади, запряженной в телегу на белых каучуковых колесах. Люди – карты: Король, Валет, Туз.
Что-то вроде радости и эйфории от тяжести переносимого на телеги груза.
Связанные охранники с кляпами в пещерах одинаково удивленных ртов.
Суетящийся Яшка Цейтлин, закатывающий выпуклые миндалины глаз в предвкушении нешуточных барышей.
Фонари-фонари, несущиеся в звездном небе безумные фонари, танцующие под цокот гремящих по брусчатке подков, радующиеся чужой серьезной удаче, подмигивающие озорно родственным фартовым душам. Поворот, еще поворот, мрачные темные переулки, безликие, сменяющие друг друга, без изменения ландшафта в целом.
Нехорошее чувство, будто кто-то щекочет взглядом сзади.
Обернуться бы, но нет, поздно.
Гром.
… Мощный удар в спину. Острая боль, словно гигантский шершень впился под лопатку. И тут же еще один, чуть ниже. И тут же Боль, поглощающая мысли, пожирающая сознание.
Мостовая вспучивается, выгибается чешуйчатым горбом и что есть мочи бьет в лицо.
… Темнота.
Сергей почувствовал, как капельки пота катятся с бровей в глаза, щиплют, вытереть бы, но к каждой руке кто-то привязал по пудовой гире. Хорошо еще, что проснувшиеся мысли забегали бодрыми мурашами, деловито сортируя эмоции и события по полочкам, воспроизводя общую картину произошедшего.
Ясно стало, что предчувствия не обманули, впутался он в серьезную передрягу, из которой каким-то чудом не вышел вперед ногами, но здоровья потерял много.
– Здоровье – дело наживное, – меланхолично подумал Вашкевич. – Какие наши годы…
Сергей скосил взгляд на свою туго забинтованную грудь с двумя аккуратными кровоподтеками в районе сердца. Понял, что ранен, и тяжело.
– Ого, с этого места поподробнее. Получается, что не только мы охотились этой ночью, но и за нами.
Выстрелили подло, в спину. Значит, боялись, устраняли проблему наверняка, чтоб не было усложнений, думал отстраненно, будто не о себе, а о постороннем объекте. Из чего-то малокалиберного, пули прошили, как иголки, не разворотив внутренности, не вызвав серьезную кровопотерю. А это ошибка. Ошибка дилетантов. Выходит, напала не троица урок-спецов, а те, кто мог допустить глупую оплошность.
Подлая память тут же услужливо подсунула еще одну картинку.
– О, глянь, какую цацку надыбал! – Яшка с явной гордостью продемонстрировал маленький, умещающийся в небольшой его ладони пистолетик.
– Глупость. Оружие велосипедистов. От собаки, может, и отобьешься… – рассеяно обронил Сергей, рассматривая гуляющую у ресторана публику и пытаясь вычислить среди праздной толпы связного.
– Если шмальнуть в нужное место, таки жмур-команда может врезать марш! – Яшка улыбнулся обезоруживающей улыбкой, отчего стал похож на большого ребенка, к которому в руки попала долгожданная игрушка.
– Угу, только из штанов достань, а то нужное место быстро сделаешь ненужным.
Яшка?! Правда бесстыдно раздвинула ноги, открыв отвратительный срам, будто пьяная вокзальная шлюха. Едва не сблеванув от собственной фантазии, Сергей решил пока ни о чем таком не думать, а предоставить времени расставить все точки над i. Не ясно было, как он оказался в курильне, сколько времени пролежал в беспамятстве, кому обязан за заботу.
– Вопросы, вопросы вопросов, – Сергей закрыл глаза и забылся тревожным сном преданного всеми человека.
Глава третья
Стась
(1942)
Командирская землянка ничем не отличалась от прочих: та же самодельная печь «буржуйка» в углу, стены, обшитые худыми болотными сосенками, под настилом потолочных бревен – керосиновая германская лампа с летучей мышью на изогнутом стекле. Импровизированный стол, сделанный отрядными умельцами из тонкого березняка, перевязанного стальной проволокой, отжатой у немца в одной из коротких, но обидных для оккупанта стычек.
В темном углу скудно освещенного спартанского жилища среди многочисленных теней от пляшущих печных огоньков с трудом можно было различить фигуру человека, внимательно разглядывающего разрисованную цветными карандашами самодельную карту.
Фигура сама напоминала тень: сплошные острые углы. И перемещения ее в тесном пространстве, плавные, без лишнего шума и суеты, присущи были скорее бесплотному духу, чем человеку из мяса и костей. Эти спокойные движения наводили на мысль, что человек вполне уверен в себе, и его обманчивая плавность – это мягкость тигра, готового в любой момент взвиться пружиной и в доли секунды нанести один, но точный смертельный удар.
Человек щурился, поправляя круглые очки-велосипед. Волевое лицо его было бесстрастно, лишь по шевелению поджатых тонких губ и редким задумчивым почесываниям гладко выбритого черепа, можно было сделать вывод, что он напряженно думает, и от дум его зависит, как сложится судьба очень и очень многих людей.
За укутавшим двери шинельным сукном, не дающим теплу землянки выскользнуть на морозную стужу, кто-то неуверенно поскребся, затопал, сметая остатки снега с валенок березовым веником, тактично, давая время хозяину подготовиться к визиту. Гость даже слегка покашлял, как бы испрашивая разрешения войти, но мялся, все еще не решаясь постучать в дверь.
– Заходи, Войцех, – человек в землянке бесшумно, по-кошачьи, переместился изугла за стол.
Двери приоткрылись, в облаках морозного пара нарисовался поджарый мужичок лет сорока. Он привычно поправил модные довоенные усики, сощурил хитрые глазки, пытаясь скрыть смущение. На лице его было написано, что он безмерно уважает и слегка побаивается командира, хотя сам – парень лихой и не робкого десятка.
– Батька Булат, вот всегда удивляюсь, откуда ты знаешь, кто там за дверями, – Войцех улыбнулся, как ему казалось, широко и открыто. На самом деле на лице деревенского хитрована читалось все что угодно, кроме простоты. Чертики в глазах выдавали и крестьянскую смекалку, и веками воспитанную хитрость, и житейскую мудрость, решительность, и готовность к риску – все те качества, которые необходимы толковому партизану. К слову, в послужном списке «простачка» были блестящие тактические операции, слухи о которых обросли такими подробностями в отрядной среде, что давно превратились в легенды.
