– Ты правой ногой загребаешь при ходьбе, – командир снял очки и прицелился цепким взглядом прямо в переносье Войцеха. – И не называй меня батька, за глаза – терплю, а для тебя я Станислав Янович или господин генерал, как больше нравится.
– Ну, дык… – смущенно загреб в затылке матерый диверсант, окончательно утратив дар речи.
– Ладно. Не заморачивайся, присядь. Знаю, не чаи пришел гонять. Докладывай.
Войцех засопел, устраиваясь на неудобной лавке, бросил рядом с собой заиндевелые рукавицы и заговорил распевными интонациями жителей Западной Беларуси.
– Станислав Янович, такое дело, выследили мы этих махновцев, что в нашей зоне крестьян грабят. Банда – двенадцать человек, уголовнички еще с царских времен. Народу порешили, твари, мама не горюй. Схрон у них на полуострове, пятнадцать кэмэ по болоту. Хорошо, что зима, и Лешка Тропейко все ходы знает, иначе потопли бы.
– Понял. Молодцы. Эта сволочь мирных людей терроризировала, из-за них и наш отряд в бандиты зачислили. А мы, считай, ополчение. Ни немцы сюда не сунутся, ни красные, ни прочая какая сволочь. Если крестьянин в нас разбойника будет видеть, помрем тут с голодухи, а если защитника – поддержит чем сможет. Чувствуешь разницу?
– Угу. Я ребятам разъясняю. Мне не надо за идеи разжевывать. Мы за то, чтоб шею на чужого дядю не гнуть, чтоб по справедливости было, и свобода была наша, а не сверху дозволенная. Мы, как репей, каждой суке – награда. Так вот. Пошинковали мы этих гавриков в капусту, больше людей жечь и скотину у одиноких уводить не будут.
– Хорошая новость. Но ведь не все у тебя? Правильно понимаю?
– Ну… – замялся Войцех. – Тут до нас новость дошла. Из самого Минска. Короче, не буду задом крутить, Станислав Янович, немцы твоим именем улицу назвали. Ребята растерялись. Вот просили разжевать, за какие такие заслуги, когда мы их пачками тут лупим?
Суровое лицо генерала разгладилось, в стальном взгляде заплясали веселые искорки.
– Ну, вот! По вкусу, видимо, наши гостинцы пришлись. Dobre daleko słychać, a złe jeszcze dalej. Это признание, Войцех, – командир широко улыбнулся и привычно потянулся за кисетом с ароматным самосадом, прятавшимся где-то изнутри серого армейского камзола со следами споротых нашивок. Тонкие пальцы быстро замелькали, сооружая две самокрутки. – Немцы меня в тридцать девятом в битве под Кутно похоронили, вот и создают из покойника удобную им икону. Только улицу им еще раз переименовывать придется. Слухи, увы, как ворона падаль, нужные уши находят быстро. Так что передай парням, чтоб не огорчались, а фашистам устроим хорошую взбучку за самодеятельность, вот и вся недолга. Посыл их нехитрый, – Стас пустил к низкому потолку густую струю дыма, – показать, что они, вроде как тоже за независимость народной республики. Только мы такой «незалежности» и при коммуняках, и при Николашке вдоволь нахлебались. Поэтому сами как-нибудь за свою свободу повоюем, это наше святое дело. Как думаешь?
– Думаю, что зерно между двух жерновов в муку перемелется. Под Богом ходим, – хмуро заметил Войцех.
– А мы не зерно. Мы, Войцех, тот камень, который эти жернова сломать может. Или так, или никак. Сами такой путь выбрали. Чего горевать? Ты же говоришь, только Господь знает, что будет завтра. Dla chcącego nic trudnego.
– Все правильно. Я так парням и растасую, – Войцех тяжело поднялся с лавки, на мгновение замер, делая вид, что собирается выходить, хитро прищурился в предвкушении эффекта оставленного им на закуску разговора. Рассеянно, будто походя, обронил, – а, это… Мы ж главного этих урок в плен взяли. Матерый гад, у него в схроне персональный потайной лаз был. Только на хитрую задницу всегда есть хитрый гвоздь в лавке! Взяли теплым, сволочь! Посмотреть не желаете?
– Отчего ж нет. А то я сижу и думаю, кого там Мироныч и Курдеко на морозе рядом с землянкой маринуют?
Лицо Войцеха удивленно вытянулось. Нервно погладил холеные усики:
– Перекреститься иногда хочется, батька… ой, господин генерал. Откуда?!
– Мне по чину положено сквозь стены видеть, так и считай, – Стас, удовлетворенный произведенным впечатлением, вскинул бритую голову кверху и сказал требовательно, громко, чтобы слышно было за дверями жилища. – Введите пленного!
В низенький проем втолкнули тело изможденного бледного человека. Обессиленный, тот упал на колени, да так и остался полусидеть на земляном полу, опустив долу седую косматую голову.
Стас внимательно рассматривал безвольный куль тела. Ничто в этой куче тряпья не выдавало кровососа и жуткого убийцу, запугавшего местных бессмысленной и беспощадной жестокостью. Вот он, тот самый Призрак, описать которого могли лишь те, кто по случайности остался в живых после его ночных налетов и грабежей. Банда Призрака не жалела ни старого, ни малого. Насиловала, жгла, глумилась, обирая всех подчистую, пользуясь военным безвластием и безнаказанностью.
Бойцы сопели, переминаясь с ноги на ногу, ждали, что скажет батька. Стас же рассматривал безвольно обвисшего мужика и думал, что в мутной воде чрезвычайных обстоятельств обязательно заводятся вот такие, легкие на расправу, жадные до издевательств, быстрые, хватающие судьбу за мелькающий подол и бесстыдно насилующие ее сообразно своей извращенной фантазии, не имеющей ничего общего с чем-то человеческим. Как вши из грязи выводятся такие существа, чтобы пить кровь и делать и без того нелегкую жизнь военного времени хуже, страшнее, отвратительнее.
– Поднимите.
Коренастый Курдеко с ловкостью бывшего ветеринара, привычного к обращению с бессловесной скотиной, вздернул Призрака за шиворот кверху, будто невесомую тряпичную куклу.
Призрак был бледен и красив. Руки гладкие, никогда не знавшие труда, покрытые рыжим пушком волос, серый волчий позирк из-под кустистых бровей.
– Стоп. Взгляд! – внутри батьки Булата сработала какая-то пружина, заставившая биться сердце в ускоренном темпе, точно так же, как на Висле в четырнадцатом или в битве под Оршей в восемнадцатом, и под Мозырем, когда шансы выйти из окружения были мизерными.
Стас никак не показал своих чувств, но где-то глубоко внутри садануло холодом, злорадно зашевелился проснувшийся бес: лицо страшного Призрака не должно, не могло быть таким, но…
Пленник затравленно зыркнул на Станислава, видимо, тоже признав, презрительно сплюнул на пол:
– Вот и свиделись, Марута. Привет, брат.
– Свиделись. Факт… – Станислав медленно подошел к избитому человеку и, неожиданно для всех, обнял его. Призрак, нервно сглотнул, он ожидал всего чего угодно – побоев или даже пыток, а тут…
– Серега. Что ж ты… Как же так? – горько шепнул на ухо пленному батька Булат. – Почти рад тебя видеть. Что сейчас? Хочешь, что б отпустил тебя, родную кровь?
