– Отличные мысли. Мотаю на ус, – зевнул Стас. – Только скажи мне, Голощев, зачем такой солдат армии?
– Что значить, зачем? Чтоб службу несть! Дурья твоя башка, извиняюсь за грубость.
– А служба зачем?
– Вот ты тупой! Чтоб мужику жизня медом не казалась! И то, сидел бы ща у своей бабы под сиськой да в щах мясу выискивал. А шиш тебе! Осударю ампиратору в войнушку поиграть придумалось, апосля утреннего кофию. Вон поэнтому мы тут.
– Не правда твоя, Голощев. Темный ты.
– А ты посвети лучинкой у мене в голове, коли сам светлый, – сидящие у костра уланы переглянулись в предвкушении спектакля. Голощев явно собирался срезать очередного сопляка.
– А я так думаю. Что солдат, он придуман, чтоб не служить там, где его поставили, а чтоб воевать.
– О как! Так служба не нужна, получается?
– Служба – она как тренировка, учеба. Чтоб в момент, когда выбор встанет, помереть, или победить, такого вопроса даже не возникало. Солдат – единица, которая должна костьми лечь, чтоб прошла тысяча.
– Ух, ты, ах, ты! А ты мамке своей объяснить сможешь, что сгинул, чтоб другие сапог своих о грязь не замарали?
– А война, братец Голощев, так думаю, не бабское дело. И объяснять им про это – пустое, не поймут.
– Ишь, уел! Ты человека, к примеру, убивал, а, вьюнош? – к разговору подключился ефрейтор Кирюшкин.
– Нет. Врать не буду, не доводилось.
– О! Я так и думал. А враг ить он тоже человек! В нем душа, кровь… красная такая, и кишки синие-синие. Шась по им саблей! Поперек! С отмаху! И развалил япошку, к примеру, до самого пупа. А душа-то вместе с паром из кишок – фьють! – и на небеса. И кто за это отвечать будет? Перед Богом, думал? – Кирюшкин засунул в широкую ноздрю понюшку табаку и чмыхнул значимо, будто сам встал рядом с апостолом Павлом у врат рая. – Ты живую душу загуби, потом посмотрим, кто тута солдат, а кто перхоть гражданская. У попа тоже служба, да заслуги разные. Что ты знаешь про войну, щеняка…
* * *
Луна вскарабкалась на небесный трон и засияла там полным властелином, словно огромный матовый шар.
«Воровское солнце, все верно. Все как на ладони, ясно видно. За исключением теней. А в них может прятаться все, что угодно, любой кошмар», – думал Сергей, едва поспевая за шустро семенящим по ночной улице китайцем.
За очередным ничем ни примечательным перекрестком из тени черного деревянного домища вдруг, как будто призраки, из сгустка ночного тумана, материализовались две сутулые фигуры, прячущие лица в поднятые воротники.
– Куда путь держите, люди добрые? – с неявной угрозой безжизненно пробасил один из призраков.
– Кы длюгу! Помер он. Ы ветером. Поминася будем, – деловито бросил дедушка, едва не толкая спросившего сухеньким плечом.
– Отпевать же! Вечно вы, дедушка, все перепутаете, – покивала фигура и слегка подвинулась, все еще не уступая дорогу.
– Ыто я! Сьто ни видна?!
– Порядок такой. Пароль надо. Мало ли… не ждут вас тут. А это кто с тобой?
– Ыроцвенник! – кха-кха-кха. – Сютка. Мой тиловек, тозе революсия делать буит!
– Тсс. Еще на всю улицу проори. Не положено, вообще-то.
– Я за него русяся! Надезьно!
Фигуры переглянулись, как бы собираясь с мыслями. Спорить с занудным китайцем им явно не хотелось. Один из сторожей чиркнул спичкой, тыча ей едва не в глаз Сергею.
– Из рабочих?
– Угу. Из крестьян.
– Тоже дело. Смотри, о чем услышишь, молчи, чтоб язык не укоротили. Чего увидишь – забудь, чтоб зенки не выковыряли.
– Не дурак. О своем здоровье заботься.
– Борзый? Это хорошо. Проходи, товарищ…
… В комнате можно было вешать топор, табачный дым разделился на слои. Было понятно, что курцов тут много и сидят они давно.
Дедушка Лю, бесцеремонно расталкивая локтями бледных работяг в помятых рубашках, тащил Сергея за собой к небольшой, импровизированной из низкого лежака голландской печки, авансцене. Там упитанный человек крепкого телосложения с круглой головой, посаженной прямо на покатые плечи, вращал бешеными живыми глазками на некрасивом лице и, брызгая слюной и вскидывая иногда для убедительности громадные ладони, вещал:
– Какие твои права, товарищ? С утра до ночи стоять у станка, чтобы получить краюху хлеба и чугунок картохи? Что ты видишь в жизни? Штрафы да поборы тех, кто ворует твой труд! С каждого произведенного тобой рубля фабрикант дает тебе пять копеек! Из которых две копейки заберет банкир, а копейку царь-батюшка. Сколько остается – две? Как бы не так! Еще копейку выдурит поп у твоей темной жены!
– Дело говорит! Точно! Верняк! – загудела толпа худосочных мужчин и женщин, разместившихся в беспорядке вокруг некрасивого оратора.
– А цены? Другие кровососы скупают задарма у нищих крестьян, чтобы продать тебе, товарищ, втридорога! Где справедливость? Попробуй, спроси! Мигом огребешь нагаек от казачков! А то и картечи от служивых, как в девятьсот пятом. Потому что нас считают быдлом!
– Суки!
– Мы не рабы!
– Кровью пусть своей умоются, твари!
– Поэтому мы не грабим этих лощеных господ! Нет! Мы забираем свое, награбленное у нас, обратно! И кровь этой швали всего лишь проценты по нашим, товарищи, счетам. Кто готов, кому до печени обрыдло все это, прошу к нам, в боевое звено, пристроим! Будет весело! У меня все, товарищи.
Коротконогий здоровячок прытко соскочил со сцены, намереваясь слиться с толпой слушателей, но китаец ловко ухватил его за рукав синей суконной рубахи.
– Боля! Ыдело есь! Хадима осюда!
– А, привет, дед! Давай, чего там у тебя?
– Тута глаза много. Нада поресять… ы кабинет отдельно! Тигра есь со мной!
– Не понял. Кто?
– Ызнакомися! Сирегей! Тигра! Хоресий бандит! Могусий дух! Как ты наравица! Я русяся!
– Чего ты? Ясней можно, а, дед?
– Ручается он за меня, – спокойно заметил Сергей.
Юркие глазки двумя угольками чиркнули по лицу Маруты, а толстые губы под неряшливыми усами растянулись в некое подобие улыбки. Крепыш, как бы еще сомневаясь, покрутил шарообразной коротко стриженной головой и нехотя протянул увесистую, как говяжья отбивная, ладонь:
– Борис. Дед еще никому таких дифирамбов не пел. Чо, всамделе бандит? Серьезно?
– Ну! Ы втера тиловека зарезал! Чик – и сё!
– Черт! Дед, мы ж договорились…
Борис неожиданно улыбнулся широко, всей хищной пастью, отчего еще больше стал похож на упитанную злую псину. – Отлично. Нам такие ребята позарез как надо! Пошли знакомиться, товарищ! Сергей, говоришь? А фамилия твоя?
