Внезапно бухнула входная дверь, вбежал запыхавшийся бледный солдатик Войцех. Парнишка выпучил глаза, попытался что-то сказать, но не получилось. Прервавшееся от быстрого бега дыхание не давало ему вымолвить слово. Боец согнулся, держась за правый бок, и лишь хватал воздух, пытаясь отдышаться. Стас дернулся было построить наглеца, ввалившегося без всякого предупреждения, но быстро сообразил: что-то произошло.
– Выдохни! А теперь вдохни глубоко. Не спеши. Что?!!
– Там… там… Вашбродие! Конь! Серко ваш! Слышу… бьется, хрипит! Зашел, а там!
Стас сам не понял, как взвилось послушное тело над столом. Он не выбежал, выпрыгнул в дверь. Побежал изо всей мочи, не разбирая дороги, напролом через хилый частокол забора, лишь чертыхнулся, споткнувшись о валявшуюся колоду.
Мельком проскользнула дурацкая мысль, что забыл надеть сапоги, да что там сапоги, бежал в одних подштанниках, не чуя под собой ног.
Из темного чрева сарая доносились тяжкие, почти человеческие вздохи. Скудный свет болтающейся под потолком «летучей мыши» освещал огромное животное, которое стонало и било копытами по дощатой перегородке в тщетных попытках поднять с устланного соломой пола свое могучее тело.
Такой растерянности Булат не ощущал давно. «Как же так? Серко, которого не брала вражеская пуля, друг, спасавший не раз и не два от таких передряг, в которые и поверить сложно. Конь только по виду, а на деле – преданный друг, лишь по недоразумению природы живущий в теле животного».
Стас присел на корточки. Серко доверчиво, словно ребенок, уткнулся мягкими теплыми губами в ладонь ротмистра и замер, постепенно успокаиваясь. Булат гладил друга по жесткой гриве, смотрел на самолично заплетенные косички, сделанные коню по последней гусарской моде, и через силу, заставляя себя, разглядывал сочащиеся свежей кровью раны на ногах Серко. Сердце выстукивало в висках робкое: «А вдруг не так все страшно? Царапины?». А холодный рассудок уже выносил приговор: сухожилия перерезаны, ходить не сможет никогда. Почуяв беду, приняв ее, простившись с надеждой, Станислав едва сдерживался, чтобы не заплакать. Он склонился над чутко повернувшимся ухом, зарылся носом в гриву Серко, вдохнул терпкий запах лошадиного пота, невольно сжал холку так, что конь недовольно всхрапнул.
– Тише, тише, Серко. Ну что ж ты, дружок? Как же так? Как же мы с тобой? А?
– Это ж какой падлой надо быть? Конь-то в чем виноват? – тихо, будто боясь помешать общению друзей, прошептал прибежавший следом Войцех.
Стас вздохнул. Еще чуть погладил шею коня жесткой огрубевшей от сабельных мозолей ладонью, тщательно, по-отечески вытер лившиеся из глаз Серко слезы и спросил безжизненно:
– Оружие есть?
– А? Мне, что ль? Ну! Это самое – маузер.
Булат молча протянул широко раскрытую ладонь за спину, властно, не задумываясь о возможности отказа.
– Эт самое… может, не надо? К доктору конскому надо бы вначале? А? Командир?
– Дай. И выйди.
Булат, не в силах попрощаться с другом навсегда, все гладил коня. Серко успокоился, все поняв, фыркнул совсем по-жеребячьи, тяжело вздохнул и закрыл глаза.
Войцех вышел из сарая. Присел на валявшуюся у стены дровину, покачал головой расстроенно, полез за пазуху и, достав замусоленный кисет, огорченно охая, начал варганить самокрутку.
Сухой пистолетный выстрел прозвучал так не под руку, что боец, дернувшись, выронил почти готовую «козью ножку» прямо в черную грязь.
– От, мать его чтоб! Эх, сука-жизнь! – сплюнул расстроенно Войцех.
Белый, как мел, Булат вялой походкой вышел из сарая. Словно не веря, посмотрел на свою руку с намертво зажатым в ней маузером, попробовал разжать ладонь, но ничего не получилось. Ротмистр, почти не удивившись, разжал намертво впившееся в оружие пальцы послушной левой рукой. Отдав пистолет бойцу, глухо, будто не живой, прохрипел:
– Яму выроешь. Два на два. Похоронить надо.
Войцех только кивнул, чувствуя, что любые слова сейчас будут лишними.
Сгорбленный, как будто придавленный тяжеленным небом к земле, Стас медленно брел, ничего не видя, наугад, загребая босыми ногами равнодушную, привычную ко всему, землю.
Глава вторая
Бес
(1942)
Самолет тарахтел так, что даже при желании поговорить с группой, отдать последние перед прыжком напутствия и распоряжения, у Сергея не получилось бы. Да и о чем разговаривать? Все переговорено давно, еще в штабе на учебном полигоне под Тулой.
Группа пять человек. Все асы разведки. Не в чинах, но работяги. У взрывника мелковатого Михея финская за спиной, и в немецком тылу пошалить успел, хоть и сам этнический немец. Балакает совсем как немчура, споро. А с чего бы нет? Дойче – язык-то родной. В школе – русский, дома – немецкий. Повезло. У лысого, как колено Смыка вообще – Испания, Халхин-Гол, Финляндия. Снайпер от бога, в копеечную монету с пятисот метров положить «пуля в пулю» для него не проблема. А радистка Клавдия, по виду дурочка, но дело свое знает, детдомовская, резкая на слова и поступки, то, что надо, в общем. Гена-генацвале, коротконогий коренастый грузин с фигурой борца. Мутноватый тип, но, говорят, любого часового снимает за секунду рояльной струной, без шума и пыли. Да и у Сергея за плечами столько, что вспомнить страшно, а забыть невозможно. Поэтому старшим и назначили.
Задача сложная и простая одновременно: наладить взаимодействие разрозненных партизанских групп в Полоцком регионе. Легко сказать, конечно. А попробуй ты объедини в боеспособную группировку сбившихся в стаи голодных дезертиров, евреев, прячущихся в лесах от гестапо, просто лихих, жадных до наживы бандюков, грабящих и немцев, и своих – кого сподручней. С этими генерал сказал не церемониться, уничтожать, и вся недолга. Но, опять же, на их стороне и численность, и знание местности – против немереного диверсантского опыта. Не известно еще, кто кого, надо пожевать, посмотреть, понюхать.
На потолке заморгала красная лампочка, и выпускающий деловито, одним движением, открыл узкую самолетную дверь. Заложило уши, в салон вихрем ворвался морозный воздух. Сергей напрягся, понимая, что вот оно «время Ч». Автоматически пощупал, хорошо ли законтрована кобура с увесистым ТТ, подмигнул Клавдии, которая, в отличие от других бойцов, слегка побелела и поджала тонкие губы. По отмашке выпускающего встал первым, сгибаясь, чтобы не дай Бог не зацепить чего лямками парашюта, подошел к темной ревущей бездне, поставил носок валенка на угол, попытался всмотреться в беснующуюся темноту, но, почувствовав хлопок по плечу, оттолкнулся и выбросил тело в морозное жерло визжащей пустоты.
Ночное небо огромными мягкими ладонями схватило и начало вращать, намереваясь вытрясти душу из человечка, возомнившего себя птицей. Сергей сжался в тугой комок и сосредоточенно начал считать: пятьсот один, пятьсот два, пятьсот три… Рука что есть силы дернула висящую на левом плече железку. Кольцо! Купол! Хлопок! Раскрылся купол, и наступила завораживающая тишина.
