– Дурачок. Ты ничего не понимаешь в женщинах. Влада уже зависла на тебе, и всех нас это устраивает. Уж, прости, но прекрасная Полина – бутон, который судьбой предназначено сорвать твоему покорному слуге.
– Зубенко, тебе никто не говорил, что ты злобный, ничтожный карлик? Батон тебе в рот, а не Полину!
Костя вздернулся, словно невидимый кучер перепоясал его кнутом через спину. Побелевшее лицо в мгновение ока перекосилось, от мирного расположения духа не осталось и следа.
– Повтори…
– Извини, Костя, погорячился. Просто я хотел сказать, что ты злобный прыщ с наполеоновским комплексом. И не видать тебе Полины, как собственного микроскопического зада!
– Ладно. Вот как, значит … Убью суку!
Словно разъяренный бык, Костя бросился к товарищу, хаотично размахивая кулачками. Так как приблизиться к длиннорукому Мишке не особо удалось, Зубенко ничего не оставалось, как молотить воздух, яростно брызгая слюной.
– Урою козла! Дай подойти!
– Уроешь. Успокойся, ты ж не хочешь идти на свидание с разбитым носом. Полина не оценит…
– Я тебе сам череп раскрою! Чья Полина?! Давай разберемся!
– Пока что ничья. Так устроит?
– Нет, не устроит! Чем тебе Влада не нравится?
– Не нравится ничем. Давай так. Определимся на месте. Если Полина расположена к такому красавчику, как ты, Костя, то, видит Бог, я не встану на пути вашего счастья.
– Серьезно? – мигом остыл Зубенко. Мысль о том, что кто-то может соперничать с ним в привлекательности, никогда не закрадывалась в его вихрастую голову. – Ладно. Ты уже проиграл! Извинись, и я прощу.
– Прости. А кёльнская вода? Тут же было полбутылки? Где?
– Тут! – Костя с гордостью ткнул на влажные от одеколона волосы.
– Понятно. Ладно, твоего аромата для нас двоих будет более чем достаточно.
* * *
Шевелятся, манят к себе в глубину зеленовато-серые мягкие водоросли. Полоски света змеятся по пушистому растительному ковру. Где-то там, на границе света и тени, мечутся странные силуэты, прячась от любопытного взгляда. Рыбы? Нечисть? Или, переливаясь радугой, сам водяной царь выпучил яблоки глаз, вглядываясь, что за нежданный гость? Сам уйдет, или оставить его тут? Нести службу с другими неприкаянными душами.
Странная смесь впечатлений: чуждая, враждебная красота, убаюкивающий, дарящий покой страх. В глубине озера Обстерно ты не зевака, скорее, вор, которому на короткий миг удалось взглянуть на дом подлинных хозяев этого мира. Задержись хоть на одно мгновение, позволь очарованию спокойствия заманить тебя чуть дальше, вниз – все, не жилец. Защекочут русалки, утомят холодной лаской, выпьют кровь, да и бросят посреди колышущихся в воде лохматых холмов.
Дзынь… дзынь…Что за звук? Зачем он? Так не хочется выныривать на поверхность из теплой, как погожий летний денек, глубины.
Дзынь!
Сергей не проснулся, нет, скорее, пришел в себя. Сном это наваждение назвать было сложно. Вспомнилось бабушкино слово «навь». Есть явь – то, что реальное, где живем, а есть обратная сторона – мир теней и духов, призрачный, но от того не менее настоящий. Говорила бабка Клавдия, что злой ведун при помощи трав или слов, ему подвластных, может навести на душу христианскую тень обратного мира. Так и сказала, коль человек соприкоснулся с миром духов, то вернется не весь, часть его души так и будет маяться там, где свет не свет, а тьма не тьма.
Пошевелил языком. Подметка, а не язык, сухой, жесткий. В голове звенят сотни мелких колокольчиков, и боль от этого звона такая, что хочется выть. Попробовал обхватить башку руками, ан нет, связаны. Резлепил стопудовые веки, попытался осмотреться, но картинка плыла. По запаху – вроде подвал. Сырость, гниль и еще что-то знакомое.
Кровь?!
Ч-черт, попили водички. Уж больно любезен был старый бандит. С чего б ему предлагать пленникам? Нет. Не из жалости. Подтравил, скот. Точно, Мира сразу же откинулась, а сам покарабкался сознанием чуть дольше, но тоже сдался. Теперь вот здесь. В подвале самого Беса, как следует понимать. Неплохое начало. Неплохое начало конца.
Дзынь!
Кто-то серый и бесшумный суетился за спиной. Увидеть его не получалось, лишь волосами на затылке ощущалось легкое движение, тень перекладывала с места на место что-то металлическое.
– М-м-м-м-М-М-М-М!!!
Господи, Мира! Ее голос… Страшно бедняжке. Как же? Как же я так?! Пусть бы один вляпался, ее зачем? Надо было настоять, обмануть, убедить… Но это Мира, убить можно, переубедить – никогда.
Тень за спиной быстро-быстро задышала. В воздухе ощутимо повис ужас, в желудке у Сергея похолодело. Он внезапно осознал, что сейчас случится что-то страшное, непоправимое, такое, что будет приходить кошмарными снами всю оставшуюся жизнь. Еле двигая деревянным языком, он просипел, не узнавая собственный голос:
– Эй! Ты! Слышишь меня, Бес?!
Что-то опять звякнуло. Сергей представил, как Тень насторожилась.
– Хм…
– Слышишь, значит, ссученыш. Это хорошо! Мы ж по делу к тебе, доктор! По делам приехали, в гости. Так коллег по партии не встречают… А, Беськов? Нехорошо!
Тень опять чем-то звякнула, по ее разочарованному вздоху Сергей понял, что попал пальцем в небо.
Почти бесшумно, мягко, словно кот, охотящийся на мышей, Бес подкрался к самому затылку Маруты и, почти касаясь холодными губами уха, зашептал невыразительно:
– Добро пожаловать, гости дорогие. Кха-кха-кха, – говорил Бес безжизненно, почти без интонаций, словно механическая кукла.
Вашкевич, не подавая виду, что слегка струхнул, нарочито бодро затараторил, как когда-то учила банда уличных шулеров: «Главное, заговорить зубы, перегрузить мозги лоха информацией, чтобы взять контроль над ним, чтобы не он, а ты двигал тему! Смекаешь? Лепи языком что на ум придет, чем больше дури, тем лучше. Как из пулемета, без остановки, качай! Глядишь, какое-нибудь из словечек и заденет больную струнку. А она у каждого имеется. Спроси у цыганок, они с таких фокусов веками кормятся».
– Здоровочтомывстретились! Товарищ Гвоздев, которому ты на каторге задолжал, так и сказал: обязательно найти Беса, который окажет всемерное содействие, обогреетприютит, даст денег, переправитчерезлиниюфронта…
– Кха-кха-кха. Яшка, что ли? Вот идиот. Вон оно что. Говори.
Тень мягко всплыла из-за спины, и перед Сергеем возник человечек лет сорока, небольшого роста с поразительно квадратным лицом (ему б Щелкунчика играть) и аккуратно прилизанной плешью на остроконечной макушке. На тонкой переносице покоилось чеховское пенсне, а под ним двумя бусинами блестели глазки, заставившие даже такого тертого калача, как Сергей, поежиться от омерзения. Во взгляде Беса было не больше эмоций, чем во взгляде гадюки. За синими радужками глаз притаился холод – холод безумия.
