– Ну, как тебе «наши люди»? Скажи спасибо, не пустили по кругу. И то благодаря офицерью, против которого ты агитировала. – Сергей цыкнул красной слюной на земляной пол сарая и потрогал отекшее от удара прикладом ухо.
– Бывает, – Мира попыталась извернуться, чтоб ослабить стянувшие ее путы, но ничего не вышло. – Добротно связали. Уроды.
– Так уж и уроды. Наши товарищи, рабочие, крестьяне… – Сергей не удержался, чтоб не съязвить. – Маленькая искра сделала большой пшик. Чего такого? Бывает…
– Хватит ныть! Давай что-то думать. Как выбираться теперь?
– А никак. Стреножили на совесть. У входа два часовых, калачи тертые, по виду понятно. На мякине таких не проведешь. Пой «Интернационал»…
– Зачем?
– Там слова, подходящие ситуации: «это есть наш последний и решительный бой». Ну, не бой, конечно, замени на «ой» – в самую тютельку про нас получится.
– Марута, тебя зачем ко мне прикрепили? Ты ж не из таких передряг выпутывался! Кто из нас мужчина?
– Знаешь, я начал сомневаться. Был бы мужиком, не повелся б на романтические фантазии. Агитатор ты что надо. Не отнять. Клюнул на твои бредни, ч-черт… сами полезли в мышеловку.
– Прости. И что теперь …с нами?
– Хорошо, чтобы трибунал назначили. Время б появилось, и шансы. Призрачные… А если не в масть судьба попрет, то….
– Что?
– Ничего особенного. Расстреляют в ближайших кустах. Военное время. А чего им? Тренькаться с нами? Легко.
Мира насупилась и закусила губу.
– Ясно. Знаешь, что хотела бы тебе сказать перед смертью?
– Знаю. Любишь меня, и все такое. И тебе жалко, что не повстречала такого орла раньше.
– Придурок…
– Спасибо за комплимент. Так что хотела сказать? Говори.
– Не скажу теперь. Так и помрешь в неведении. Зря я, дура, в любви хотела объясниться. Думала сказать тебе, что ты настоящий. Что даже Борис, муж мой, подумала сейчас, мельче будет по характеру.
– Вот. И я о чем. Само время для прощальных поцелуев? Мне так кажется…
Мира еле слышно рассмеялась.
– Куда? Ты свои губы видел? Две синие лепешки! А ухо! Как у слона.
– Угу. Но внутренняя красота вроде бы тут, никуда не делась!
– Это факт. Душа у тебя красивая, Марута. Потерпи. На том свете всего тебя обцелую!
– Заманчиво. В таком разе жду не дождусь расстрела, – Сергей заухал, рассмеявшись, но тут же скорчился: прихватило в отбитом прикладами боку.
* * *
Полковник понюхал воздух, брезгливо поморщился, порылся в карманах кителя и извлек белоснежный платок, который немедленно приложил к носу. Тимофей Ильич по мере сил изобразил глазками сострадание к пленникам, и у него почти получилось, если бы не голос, приобретший под тряпицей отвратительный гнусавый тон: «Удастный, удастный и отвдатильный поступок! Мододые люди… Могни бы дить и дить… м-да. А то тицяс? Дасстлел! Да-да! По даконам боенного бмевени! Бне искненне пзяль…такая пимпатицная паочка».
Сергей едва не заржал от пламенной риторики, но почуял, что командная шишка образовалась не на пустом месте. К гадалке не ходи, какой-то корыстный интерес у полковника имеется.
– Ваше превосходительство, давайте сразу к делу. Нотациями нас не исправишь. Другое дело, если у нас есть что предложить друг другу.
– Похбальное благобазумие! Ободяю делобой подход! Итак, мододые люди, у бас есь дба пути. Дасстрел без суда и сдетствия дибо… этап в тыл, сдетствие, суд… Зызнь! Я пнедвагаю бам зызнь, мададые бюди!
Мира, подавив приступ дурацкого смеха, ответила как можно серьезнее:
– Спасибо. Мы согласны.
– Отницно! – Тимофей Ильич, позабыв о сарайных миазмах, опустил платок и бойко начал излагать часть своего гениального плана наивным революционерам.
– Итак, господа. Не будем вдаваться в моральную сторону вашего, кхм, проступка. Бог вам судья. Что от вас требуется. Немного, право слово. Завтра на утренней поверке мы устроим показательный допрос. И в ходе его вы должны назвать лишь одну фамилию. Ротмистр Булатов. Это он помог вам проникнуть в часть, оказал помощь, направил и – кхм – благословил. Вы, пешки, рядовые, так сказать, звенья цепи, лишь озвучивали крамольные мысли. А вот вложил их в ваши юные головы этот негодяй ротмистр. Как поняли?
Мира скривилась, как будто в рот ей залетела муха.
– А что, если мы скажем нет?
– Ничего. Отдам приказ, и через минуту ваше прекрасное молодое тело начнет гнить в яме неподалеку. А душа отправится в ад. В компанию к таким же, как вы, предателям Отечества.
Сергей заметил, как в зрачках женщины вспыхнули хорошо знакомые яростные огоньки. Пока любимая не наговорила дерзостей милашке полковнику, пришлось взять инициативу в свои руки.
– Так кто такой, говорите, этот ваш Булатов?
– Ужасный человек! Такой же, как и вы… Одним словом, преступник!
– И если мы поможем вам…
– То и я не останусь в долгу. Слово чести!
– Отличное предложение. Все организовал ваш негодяй ротмистр Булатов. Как он хоть выглядит?
– Чем-то на вас похож, голубчик. Может, поменьше ростом. До завтра! Будут ли какие-то особые пожелания?
– Покурить – мне, пищи и воды – даме.
– Будет. Алешенька, распорядитесь. Что ж. Прошу не подвести. Или… что мне вас учить… До завтра, господа-товарищи! – Окрыленный благополучным началом очередной интриги полковник вышел из сарая бодрым шагом.
* * *
Объявили утреннее построение. Вестовой шепнул Стасу, что поймали каких-то лазутчиков, которых, скорее всего, публично казнят.
Ротмистр затягивал портупею, хмурился. С приходом нового командира всякого рода показательные экзекуции перестали быть редкостью. Раз в месяц, а то и чаще, Тимофей Ильич Лаевский находил повод, как проявить жесткость и решительность, которых так не доставало ему на поле брани.
Плешивый самодур своими дурацкими приказами за год командования погубил едва ли не больше народу, чем ушлые вояки немцы. На штабных совещаниях Стас по привычке все еще открывал рот, сопротивляясь явно идиотским распоряжениям, но поддержки в рядах офицерского состава встречал все меньше и меньше.
По старой русской привычке умудренные опытом служивые терпели вышестоящую глупость, «несли тяготы военной службы», как велел Устав.
Все давно заметили, что критики Тимофей Ильич не выносит, обид не забывает, при первом удобном случае лишает чинов и званий.
Отряд Стаса из-за опалы полковника в последнее время за глаза так и называли «смертнички». Правильно, все так, было с чего закрепиться такой кличке. Задачи ротмистру ставились такие, что справиться без потерь или малой кровью было невозможно в принципе.
