Пробились через толпу зевак, а там диво: парнишка цыганских кровей разложил прямо на березовом чурбаке три карты и так ловко ими крутит: туда-сюда, туда-сюда, приятно посмотреть. Сергей заинтересовался, почему народ жмется, хохочет и кряхтит от удовольствия. А дурной цыганенок вытащил из-за пазухи кучу купюр и затараторил громко, как по писаному:
– Подходи, братия! Кто совсем без занятия! У кого денежка – доставай, пока я добрый – выигрывай! Три карты – все по-честному. Денег у нас полно, а сами мы не местные. Две красных масти, одна черная. Тянешь красную – все прекрасно! Сколько ставишь – вдвойне от меня получаешь! Коли черная выпала, не горюй, пробуй еще, фарт не фуй, коли упал, сам поднимется!
Зеваки тут же с готовностью заржали. Крупный хорошо одетый мужик, купец по виду, достал бумажный червонец:
– Эх! Где наша ни пропадала! Риск – благородное дело! – хлопнул перед носом цыганенка купюрой! – Крути! Посмотрим кто кого.
Цыганенок ловко принялся перекидывать карты с места на место, только руки замелькали.
– Стоим не стесняемся! Говори «хватит», когда выиграть собираемся!
– Хватит! – Купец рукой прижал карту. Сергей даже шею вытянул, так было интересно.
– Да пошли уже. Фигня какая-то… – потянул брата за руку Мишка.
– Подожди, малой. Тут быстрые деньги можно надыбать. Глянем!
Купец поднял вверх червовую десятку.
– Ага! Моя! Гони двадцатку! Видали, а?!
Народ удивленно заахал. Явно огорченный цыган отслюнявил купчине два червонца из солидной пачки купюр. Развел руками – бывает, отвернулся от лежащих карт, чтобы положить пачку денег в домотканую торбу. Купец хитро подмигнул Сергею и ловко загнул краешек червовой десятки, приложил палец к губам, как бы показывая: «Ща мы его!» Паренек, ничего не заметив, вновь бешено закрутил картами.
Мужики, воодушевленные легким выигрышем, потянулись за кошелями. Цыгыненок, якобы разозленный неудачей, тараторил дальше, не давая времени на раздумье:
– Проигрыш наш, выигрыш – ваш. Правила меняются, ставочки удваиваются! Кто готов по сто рублей, чтоб жилося веселей? Всех прочих, до денег охочих, просим успокоиться и ни о чем не беспокоиться!
Купчина посмурнел, помусолил купюры, махнул расстроено рукой, развернулся, отходя, и горячо зашептал на ухо Сергею: «Э, паря! Добавь полтинник! Сыграем напополам! Сам видал! Надежно картинку отметил!»
Сергей сглотнул слюну.
– У меня десятка.
– Эх! Давай! Ща все сообразим! Была десятка, будет – тридцатка! – подмигнул купчина, и Сергей сам не понял, как все картофельные деньги мигом перекочевали в пухлые пальцы везунчика.
То, что было дальше, Сергей запомнил плохо.
Видел только, как цыганенок перекидывает карты туда-сюда. Словно синица в кустах мелькала червовая с загнутым углом. Купчина подтолкнул Сергея.
– Давай, крой его, фартовый!
Сергей чуть ли не проорал «хватит!», прижал меченую карту дрожащей от азарта ладонью. Поднял, перевернул. …И в глазах стало темно: в руках была крестовая десятка.
– Как же? Как же так? – у Сергея перехватило дыхание. Удивленно отметил, что орущие и подбадривающие мужики тут же деловито рассосались по сторонам, будто и не было их. Цыганенок, ловко спрятав купюру, тоже попробовал испариться, но Сергей схватил его за шиворот:
– Мухлеж! – заорал что есть мочи Сергей, но свалился на натоптанную грязь, получив подлый удар в висок откуда-то сзади.
Очухался возле подводы Ерабья. Башка раскалывалась, жить не хотелось, едва не плакал, как же так? Провели, как мыша на шелухе.
Скрипела конская сбруя, Сергей лежал на подводе, думая, что сказать матери. Мишка смотрел в обсосанный леденец на красный круг вечернего солнца и по-детски философствовал, пытаясь утешить брата:
– Ничего, брат. Картошка что? Она еще вырастет, коли посадим. Пряник вон купили. И ниток мамке. Переживем, а?..
Сергей встрепенулся: что-то пришло ему в голову, какая-то светлая судьбоносная мысль. Мишка подумал, что брат в этот момент был точь-в-точь как панский сеттер, который обнаружил добычу. Вытянувшийся в струну, готовый в мгновение ока выстрелить телом в невидимую пока никем цель. Сергей вдруг расслабился и снова осел в ароматное прошлогоднее сено.
– Хороший заработок у этих цыганов. И картошку сажать не надо. Быстро и много. Это правильно. Фигня! Будем считать, что заплатил за науку!
Мишка с удивлением заметил, как брат неожиданно повеселел, а в серых глазах его заплясали озорные чертики. Понятно было, что сдаваться на милость судьбы он не собирался, как и учиться смирению тоже.
– Вот же легкий характер. Мне б такой, – подумал Мишка и, уткнувшись носом прямо в широкую грудь Сергея, попытался покрепче запомнить этот момент восхищения. «Мой брат! Мой! Марута!» – проносилось в мозгу. Мишка улыбался счастливо, засунув поглубже за щеку сахарного барашка, тающего сладко и медленно. Точно так же, как таяла мальчишечья душа от защищенности и надежности, накрывших все существо Мишки от близости кого-то очень сильного и очень родного.
* * *
Месяцы летели быстро, как чайки над необъятной Уклей, что соединяется тоненьким проливом с перебродским Обстерно. Мишка сам не заметил, как приобрел нового друга. Ну да, старика, иногда сварливого, резкого в суждениях и поступках, заносчивого до спесивости, но все ж-таки друга.
И старый, и малый категорически старались не подавать виду, что нуждаются в том общем, что неожиданно возникло между ними, выросло, пустило корни и, по всему было видно, собиралось дать какие-то всходы. Странный союз двух разных людей, но родственных душ, иначе как дружбой назвать было сложно. Любопытство ребенка и побег от серых будней старика дали жизнь чувству благородному и всепоглощающему. Чувству сильному – где-то на границах обоюдной симпатии, любви и уважения.
А может, все проще. Мишка нашел в пане Адаме так рано ушедшего отца, пан Еленский – ребенка, наследника своих мыслей, взглядов и богатого опыта. Странный союз. Но друзья не задумывались над такими мелочами. Наслаждение процессом приживления знаний матерого воина в быстрый и цепкий ум ребенка было обоюдным.
Когда неожиданно для всех у Мишки обнаружилась страсть к чтению, Софья только руками разводила:
– Сколько можно? Пане Адам, никаких денег на свечи не наберешься. Чего удумал, читает, стервец, по ночам! Вы б поменьше ему книг этих ваших давали. Нам же не в академию поступать.
– Пани София, в академии полным полно дураков, которые и не мечтают о таком быстром и хватком уме. Прошу Вас, по мере возможности, способствуйте увлечению сына. Если Вас не затруднит.
– А огород? Куры, корова, покос, картошка, камни вдруг на поле поперли. А я одна. Сергей и Стась с утра до ночи тоже по хозяйству, Ганна – малая, и то что-ничто подметет и миски помоет. А этот? Воткнется в свою книжку, не дозваться. Мы люди простые, пан Адам, вы уж простите, но…
