– Булат! Ну! Чо там? – хрипел из задних рядов Войцех.
– Ничего! Потерпи чутка. Скоро сам увидишь, – жестко откликнулся Стас.
Товарищ Гвоздев, о чем-то по-приятельски щебеча с Сергеем и Мирой, не обращая внимания на подобострастные взгляды подчиненных, вышагивал по дорожке в направлении огороженной территории. По брезгливым указующим жестам и полупоклонам начальника охраны Булат понял, что командарм делает рутинный втык, призванный по большей части придать подчиненным необходимое служебное рвение, чем устранить недочеты.
Тройка проверяющих подошла совсем близко. Товарищ Гвоздев, придерживая у носа белоснежный шелковый платок, вяло интересовался у Миры:
– Мрут-таки мужички? Не скрывайте. У меня везде свои уши.
– Случается, товарищ командующий. Недостаток в провианте, инфекции, – спокойно, будто об утренней яичнице, отвечала Мира, равнодушным взглядом скользя по шеренге изможденных людей.
– Что ж… это революция. Наглядный, так сказать, урок буржуазной гидре, вздумавшей поднять голову. Пусть. Будет наука хозяйчикам. Да, Сергей? – от Булата не ускользнуло, что товарищ Гвоздев как уж очень доверительно, на правах старого знакомого, обращается к брату.
– Д-да. Может быть, – видно было, что в отличие от этих двоих проходка вдоль серых рядов скорбно молчащих скелетов заставляет Сергея страдать и прятать взгляд.
Осознав, что еще немного, и шанс ускользнет, Булат выдохнул, сам не узнавая сип своего севшего голоса:
– Сергей! Брат! Я здесь!
Сергей дернулся, будто его перепоясали вожжами, и вперился в Стаса, не веря собственным глазам.
– Это я, Сергей. Мира… это я.
– Стас?! – Сергей бросился было к брату, но Мира с перекосившимся не то от удивления, не то от омерзения лицом жестко одернула его за рукав:
– Вашкевич! Общение с задержанными запрещено! Соблюдайте субординацию, товарищ!
Гвоздев остановился и с интересом, будто рассматривая диковинную зверушку, уставился на Булата живыми колкими глазками. Командарм привычно ждал, что узник отведет взгляд, признавая тем самым его могущество и власть, но, наоборот, получив холодный, даже презрительный, отклик зрачков Стаса, недовольно обернулся к Сергею:
– Знакомый твой?
Сергей только открыл рот, чтобы ответить, но Мира быстро, нарочито ласково взяв его за руку и просительно заглядывая в глаза, фальшиво рассмеялась, как бы призывая любовника поддержать ее шутку:
– Это у них такая практика, правда, товарищ Вашкевич? Пытаются выдать себя за шапочных знакомцев, чтоб выбраться. Не в первый раз такое. Правда же, Сергей?
Сергей в растерянности переводил взгляд то на Миру, то на Стаса, то на застывшего в выжидательной позе товарища Гвоздева.
Булат, сообразив, что проклятая ведьма вертит братом как хочет, не давая тому пути для колебаний, жарко и с нажимом произнес:
– Сергей, это я, брат твой. Стась.
Товарищ Гвоздев, обнажив крупные белые зубы в совершенно очаровательной улыбке, рассмеялся:
– Вот как? Дело приобретает-таки совершенно неожиданный поворот…
– Чушь. Не стоит внимания. Обычный сошедший с ума мужлан. Брат товарища Вашкевича, наш героический командир, умер от тифа. Мы все скорбим. Не так ли?! – почти истерически запричитала испуганная Мира.
Булат в ожидании ответа вперился в брата, словно пытаясь взглядом подчинить его своей воле.
Сергей же сник, как сдутый шарик, опустил голову и, рассматривая что-то важное в месиве лагерной грязи, безжизненно вытолкнул из пересохшего горла:
– Мой… брат… умер.
– Ты… ты… – Булат пошатнулся, как от удара. – Умер, говоришь? Что ж… царствие небесное тогда! Мой – тоже. Бывает… – Стас сглотнул комок, подступивший к горлу, отвернулся и, гордо выпрямив спину, открыто глядя в свинцовое небо, прошел сквозь расступившуюся вдруг в страхе недоумевающую толпу, как остро отточенный, закаленный яростным пламенем, нож.
Той же ночью, преодолев колючку по перекинутым тряпкам, придушив вздумавшего не вовремя проснуться Башмака, Булат и Войцех сбежали…
* * *
Васька лежал третий (или пятый?) день не в силах даже приподняться, чтобы взять здоровой рукой крынку с водой, стоящую рядом у изголовья.
Помутнение в мозгу рассеялось, и он четко осознал, что всё – отныне его прежняя разгульная жизнь закончилась, и вместо бравого продуполномоченного Василия Каплицына имеет место быть человеческая руина, гадящая под себя, полуживая рухлядь из мяса и костей, которая не может связать и пары слов.
Прошла вечность, прежде чем появилась наконец-то Ганна. Васька замычал и затараторил радостно «тататтатата!», но жена лишь посмотрела сквозь Ваську, нахмурилась каким-то своим потаенным мыслям и молча поднесла крынку с водой к высохшим губам несчастного.
Каплицын пил жадно, но и тут была засада: особо не получалось, язык не слушался, горло не хотело глотать, и вода заливалась внутрь, болезненно перекрывая дыхание. Ваську в такие моменты бил сильный кашель, буквально выворачивающий наизнанку. Он плакал бессильными слезами: что за питье? Утопление же! Но и без воды было туго.
«Где наши? Почему никто не приходит?!» – Васька заглядывал в пустые глаза Ганны, пытаясь хоть мысленно задать ей волнующий вопрос. «Почему так? Почему меня все бросили?»
Ганна лишь кивала в такт однообразному «тататтата», но однажды, видимо, поняв волнующую Ваську тему, бросила вскользь:
– Дружки твои поразбежались все. Линия фронта рядом. Говорят, еще неделя-две, и немец будет здесь, в Перебродье.
– Татататата! – возмутился Васька.
– Может, и не правда. Чай на дворе не четырнадцатый, а восемнадцатый, – согласилась Ганна. – Только слух прошел, что в Двинске немцы всю вашу советскую шайку-лейку развешали на столбах прямо на площади. Не сказать, что наш народ сильно обрадовался такому, но и грустить по нечисти вашей не стал. По-собачьи вели себя, вот и заслужили. Бог все видит!
– Млять! – зло сплюнул Васька и отвернулся к стенке, словно обиженный ребенок.
– Тебя, Вась, тоже повесят. Не посмотрят, что инвалид. Скажу тебе напоследок, ненавидела тебя все время, а сейчас так вот благодарна тебе. За Владика… такой мальчик… спасибо, что не убил его вместе с родителями. Нет, я серьезно. Боженька вспомнит это, глядишь, не в самое пекло угодишь. Там, в аду.
Васька выгнулся дугой от возмущения, из кривого рта его поперла пена.
– Тататата-та-та! Млять! Тататата! Тататата!!! – собрав остатки сил, Васька дотянулся и грохнул об пол крынку.
– Ну, твое дело, Вась. Можешь не верить, – спокойно возразила Ганна.
Тихо, как тень, зашла Софья. Посмотрев как-то странно на Ваську, мягким движением приподняла Ганну с табурета.
– Иди, дочка. Там малой криком изошел весь. Покачай, успокой ребятеночка.
