Но когда мокрое полотнище, наконец, пало к подножью постамента, и Харитон Ильич благополучно выбрался из его плена, тревожный озноб вернулся с новой силой. Кирилл против своей воли все чаще поворачивался к проулку, в конце которого находился дом Чапая. Странные мысли – совсем не профессиональной направленности – против воли лезли в голову.
– Что ты здесь делаешь? – спрашивал кто-то внутри Кирилла.
– Я здесь работаю! Делаю то, что должен делать! – отвечал он устало и даже зло.
Но ответ не устраивал того, кто засел внутри.
– Должен?! – удивлялся голос. – Кому?
– Людям! – не раздумывая, заявлял Голомёдов.
– Людям? Ты уверен? – продолжал допрос все тот же въедливый голос. – Твой долг перед людьми в том, чтобы заставить их три часа под дождем рукоплескать усатому идиоту? Оставь!
– Я взялся выполнить работу и выполню ее, не смотря ни на что! – внутренне кричал Кирилл.
– Спешишь отработать свои тридцать серебряников? – ехидствовал голос внутри.
– Отстань! Я занят! – сопротивлялся Кирилл.
– Ничем ты не занят, – ответствовал голос. – Иди туда, куда на самом деле должен идти! Здесь справятся и без тебя. Вот и Василий трезвый – подстрахует.
Кирилл посмотрел на Василия. Тот стоял на трибуне и показывал язык неизвестно кому.
– Подстрахует? – на мгновение усомнился Кирилл.
– Да! – безапелляционно ответил голос.
И Голомедов сдался. Он обошел постамент и, воровато оглядываясь на толпу, устремился в проулок. Первые шаги дались ему с трудом. Но чем дальше отходил он от места празднества, тем легче становилось и душе, и телу. Каждое движение приносило ему освобождение и радость.
– К черту все! – бормотал он себе под нос. – Я, как и любой русский человек, мечтаю хотя бы раз в жизни выдернуть шнур и выдавить стекло!
Кирилл взмахнул руками – так подросший птенец испытывает мощь своих крыльев перед тем, как впервые подняться в воздух.
– Пусть они беснуются на площади! Это город равнодушных и на все согласных.
Порою мне кажется, что краевед-рационализатор Пилюгин не так уж заблуждается – в данном случае устами зануды гундосит истина! Сволочь – это наследственное. Все идет от начала мира – сменяются эпохи и политический строй, человечество изобретает космический аппарат, электрический чайник и учится пользоваться туалетной бумагой. Города перестраиваются, стареют и даже навсегда исчезают с лица земли. И только здесь, словно в болоте, жизнь не меняется веками! Как ни ломай общественный строй, какую ни прививай идеологию – сволочами были, сволочами и остаются…
Голомедов наступил в лужу, обрызгал штанину желтой грязью, но даже нее заметил этого.
– И я повел себя, как самая настоящая сволочь. Что же со мной вдруг случилось? Будем считать, что я поддался разлагающему влиянию масс! Но это ничего! Главное – вовремя встать на путь исправления. Нет ничего, что нельзя было бы исправить искренним раскаянием!
Кирилл радостно засмеялся и ускорил шаг. Ему хотелось взбрыкнуть ногами, как трехмесячному жеребенку, и пуститься вскачь. Изнутри сердце разрывало грудную клетку. Кирилл не мог понять, что бьется там, внутри – отчаяние или радость. Это напоминало живой родник, который исторгает кристально чистую, но в то же время ледяную воду. Впервые за долгое время Голомёдов не думал о том, насколько полезны или вредны эти чувства для работы, не спрашивал себя, как отзовутся они в будущем. Он просто жил и чувствовал, бурлил и радовался, как серебристый горный ключ.
– Нет ничего, что нельзя было бы исправить!
Завидев знакомые желто-розовые ворота, Голомедов не удержался и сорвался на бег. На ходу он крикнул радостно:
– Хозяин!
Он проскочил во двор через ворота, распахнутые настежь, но тут же отпрянул. Прямо в лицо ему испуганно фыркнула гнедая лошаденка, запряженная в телегу. Она стояла посреди двора, мокла под дождем и флегматично обмахивала тощие бока хвостом. Кирилл обошел лошадь и позвал чуть менее уверенно:
– Хозяин!
Ничего не изменилось. Только лошадь равнодушно переступила с ноги на ногу. Кирилл осмотрелся. Что-то незнакомое, чужое дохнуло на него из-под темноты навеса, где стоял Чапаев верстак, из беспомощно раззявленных, словно в плаче, створок ворот. Голомедов набрал воздуха, чтобы позвать хозяина в третий раз, но осекся. Дверь избы скрипнула, и на крыльце показалась незнакомая старушка в черном платке. Она молча поманила Голомёдова крючковатым пальцем. Он подошел на ватных ногах.
– А где хозяин? – спросил Кирилл дрогнувшим голосом.
– Тише! – шикнула старуха. – Ты кто будешь?
– Я? – почему-то смутился Кирилл. – Ну, квартирант. Живу я здесь. В смысле, останавливаюсь иногда на выходных. Да что случилось-то? Где хозяин?!
– Тише! – снова прошипела старуха и предостерегающие поднесла палец к губам. – Чего шумишь? Помер он…
– Как? – попятился Кирилл.
– Как… – вздохнула старуха. – Обычно… Как евойные карусели третьего дня снесли, он с дежурства пришел, в кровать лег и не встал боле.
– Совсем? – спросил Кирилл побелевшими губами. На короткий миг ему показалось, что все это – не очень смешная шутка. Что сейчас, отодвинув незнакомую бабку, выйдет на крыльцо Чапай, лихо подкрутит свой командирский ус и хитро подмигнет: «Как, мол, я тебя, а?! Ладно, квиты!» Но никто не вышел. Только бабка снова поманила пальцем:
– Пойдем!
– Куда? – автоматически спросил Кирилл.
– Известно куда! – ответствовала бабка. – Попрощаешься. И гроб поможешь вынести. Из мужиков-то один Петька Болдырев. Остальные генерала на площади хоронют. Всю дорогу перекрыли. Подвода третий час без дела стоит, а за лошадь деньги плачены. Вот сейчас дохоронют, и мы на кладбище двинем… Да заходи ты!
Кирилл отрицательно замотал головой и попятился к воротам.
– Стой! – зашипела старушка. – Стой!
Но Голомёдов развернулся и выбежал на улицу.
– Вот ведь! – обиженно крякнула бабка. – Помер человек, и похоронить-то по-людски некому!
Продолжая что-то бормотать, она развернулась и скрылась в избе.
Голомедов добежал до конца проулка и остановился. Кривая стежка через заросли бурьяна убегала вниз, к Беспуте. За спиной на площади грохотал оркестр. Кирилл вдыхал воздух, который отчего-то казался горячим, и механически повторял:
– Все можно исправить… Все… можно… исправить…
Холодные капли стекали по лицу, но Голомёдов не замечал дождя.
– Исправить… – шептал он.
Снизу, от берега реки по тропинке поднималась двое. Кирилл смотрел на них пустыми глазами, и только когда пара подошла почти вплотную, Голомёдов узнал Раздайбедина.
– Ба! – воскликнул Василий радостно. – Какая встреча! А ты что здесь делаешь?!
