Глава 9. Рассказ о поэте Шашкине и его Оде
Уже отставного полковника, но еще многообещающего поэта Александра Александровича Шашкина назвать дарованием можно было без всякой усмешки, ибо именно ему было уготовано открыть один из краеугольных камней, на которых зиждется литература. Правда, следует сделать два уточнения. Во-первых, свое открытие Шашкин совершил не для всей литературы в целом, а лишь в той ее части, которая укомплектована торжественными одами, памфлетами, гимнами и панегириками. А во-вторых, за свою литературную карьеру стих он написал всего один. Но зато какой!
Впервые творческая жилка затрепетала в душе юного пионера Саши Шашкина 6 марта 1953-го года – в унисон торжественно-траурным маршам, которые полились из всех репродукторов страны. Время от времени, когда трансляция прерывалась обращениями членов ЦК КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета «ко всем членам партии, ко всем трудящимся Советского Союза», Саша, сам того еще не осознавая, ловил в них скорбный ритм своего будущего творения: «Умер Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Совета Министров СССР, Генералиссимус Советского Союза Иосиф Виссарионович Сталин». Перечень нескончаемых заслуг генералиссимуса сам собою укладывался в некие величавые строки. 9 марта, в день похорон вождя, Саша, одержимый трагичным подъемом душевных сил, наблюдал, как вся страна, весь советский народ, все прогрессивное человечество прощалось с товарищем Сталиным. В те пять минут траурного молчания, на которые жизнь в Советском Союзе полностью остановилось, его пионерское сердце перестало биться. Полностью. А затем, когда по всей огромной социалистической державе одновременно раздался рев заводских гудков и сирен, Сашу Шашкина хватил первый в жизни творческий удар.
О том, как он вывел наискось в своей тетради по арифметике огрызком химического карандаша строки, исполненные суровой скорби, Саша сохранил смутные воспоминания. Лишь утром он, втайне удивляясь своим вдруг открывшимся способностям, прочел:
Нет! Товарищ Сталин не похоронен!
Для меня он всегда живой!
Он талантливый вождь и к врагам непреклонен!
И всех нас он ведет за собой!
Саша сразу увидел, что это шедевр, которому уготована вечность на страницах мировой литературы. Небольшая заминка вышла с названием. Первоначальный вариант «Ода на кончину Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Совета Министров СССР, Генералиссимуса Советского Союза, отца всех народов и друга детей Иосифа Виссарионовича Сталина» завораживал своей торжественностью. Но в то же время отпугивал длиной, сопоставимой по размерам с самим произведением. Кроме того, заглавие почему-то навевало на автора уныние, а не желаемую суровую скорбь. После мучительных творческих поисков пришлось сначала отказаться от титулов, потом – от имени и отчества, а в конце концов – и от «оды на кончину». Итоговый вариант был возвышенным и лаконичным: «Дорогому И.В. Сталину!»
Впрочем, человечество, как и положено, оказалось неблагодарным, и не спешило увидеть в четверостишии Саши Шашкина шедевр. Дальше школьной стенной газеты творение не прошло. Редактор городской многотиражки (явно недобитый враг народа) Сашу хвалил, но потом в мягких выражениях пояснял, что пока не стоит бередить и без того горячую рану в душе трудящихся социалистических масс. А потом, когда зазвучали слова о «культе личности», Сашу отправляли из редакции уже и вовсе без объяснений. Впрочем, нужно сказать в заслугу юного творца, что пренебрежение издателей нисколько не пошатнуло в нем веры в свою гениальность. Правда, на тернистый путь литератора непризнанный гений вставать не рискнул, а выбрал мужественную профессию военного.
Не смотря на вполне кавалерийскую фамилию, Шашкин не стал лихим усатым командиром конницы, не поднимал полки в атаку, и даже портянки наматывать толком не научился. Его оружием стало Слово. Меняя должности и кабинеты, он неизменно брал на себя ответственность за повышение морального облика и боевого духа личного состава, что на практике сводилось к производству регулярного «Боевого листка». Высунув от напряженного вдохновения кончик языка, Шашкин переписывал на ватман каллиграфическим почерком пункты воинского устава и текущие распоряжения командования. Оставшиеся промежутки он заполнял политически грамотными вырезками из периодической печати, которые любовно обводил по периметру красной тушью.
Но и своих литературных упражнений Шашкин в армии не оставил. Поначалу он едва не оступился, решив попробовать себя в любовной лирике. Вдохновение пришло к нему при мыслях о теплой и объемной груди товарища буфетчицы Еремеевой. Взбудораженное воображение тут же подарило ему живой сюжет: для начала он одерживает изящную (просто гусарскую!) победу над сердцем советской маркитантки. Но, не успев насладиться сладкими плодами победы, он по зову долга отправляется нести опасную службу в дальние гарнизоны. Там, выполняя ответственное задание, он всенепременно должен был сложить свою героическую голову.
Сцена тягостного прощания с безутешной товарищем буфетчицей Еремеевой уложилась в две строки:
Скорой встречи не дождусь!
Ты только жди, и я вернусь!
Что писать дальше – Шашкин не знал. Почему-то само просились продолжение «Только очень жди», и уж сама по себе текла на лист рифма – «Жди, когда наводят грусть летние дожди», но на этом месте Шашкин с досадой и горечью понял, что эту мысль до него уже бессовестно проэксплуатировал другой военный поэт. Он честно срифмовал «В груди родился стон – Далекий гарнизон», «По зову долга – ехать долго» и «Служить Отчизне – лишиться жизни». Но сложить написанное в единый любовно-героический эпос у него не получилось, а потому, как ни жаль было проделанного труда, с любовной лирикой поэт Шашкин напрочь завязал.
Но Фортуна справедлива к талантам. Если жизнь Хрущева с его «культом личности» послужила временному бесславию поэта, то смерть Никиты Сергеевича стала отправной точкой на пути Шашкина к успеху. В сентябре 1971 года Шашкин, привычно щелкая ножницами, просматривал периодическую печать, и в газете «Правда» с удивлением обнаружил небольшое траурное сообщение, набранное мелким шрифтом. Вклеивать в Боевой листок известие о смерти опального Генсека Шашкин не стал из осторожности. Но уход главы государства вновь разбудил в нем знакомую траурно-торжественную дрожь, которая выколачивала из сознания строки:
Нет! Хрущев наш не похоронен!
Для меня он всегда живой!
Он умен был и непреклонен!
И всех нас он ведет за собой!
Свое новое произведение Шашкин показывать никому не стал все из той же осторожности. Но лично для себя выводы сделал правильные. Во-первых, он отметил, насколько лаконичнее и выдержаннее стала форма Оды. Все-таки, талант-талантом, а два десятилетия работы на творческой ниве принесли стихотворцу бесценный опыт, до которого многим расти и расти. Во-вторых, Шашкин задумался об универсальности своего произведения, которое пережило – ни много, ни мало – две эпохи в жизни большой страны, не утратив своей актуальности.
