– Ух, баба! Ураган!
Зинаида Леонидовна оглянулась и подарила ему на прощанье пытливый и трепетный взгляд. В кабинете остались Василий, возмутитель спокойствия дядя Пёдыр, краевед Пилюгин и поэт Шашкин. Пилюгина, впрочем, можно было не считать, поскольку он до сей поры так и не проявил интереса к действительности, целиком отдавшись творчеству. А вот поэт Шашкин, довольно живо реагировал на происходящее. Поначалу он, порядком перетрусив, обрадовался случаю под шумок улизнуть вместе с остальными от греха подальше. Но вид большой бутылки с чем-то явно дорогим и маняще-алкогольным его удержал. Оценив расстояние до двери приемной, он на всякий случай подвинулся немного ближе к выходу, подтянул ноги в потертых сандалетах под стул, и замер в ожидании дальнейших событий. Увы, они развернулись совсем не так, как виделось поэту. Василий, с ловкостью метрдотеля, подлетел к столу, приподнял Шашкина за талию и убедительно затараторил:
– Как? И вы уже уходите? Жаль, жаль! Но – понимаю! Вас ждут ваши творения, рифмы, строфы. Тысячи тонн словесной руды требует немедленной переплавки! Ждем ваших шедевров. Уверен, они найдут у общественности должную оценку, равно как и их автор. Вас наверняка назовут «Почетным». А мы поддержим, поддержим всенепременно!
Поэт Шашкин, сам не понимая как, оказался в коридоре. Здесь он попытался разобраться в сложной гамме своих чувств. Чувства варьировались от трепетной и неожиданной надежды на почетный титул, до жгучей тоски по оставленной в кабинете бутылке. Немного постояв у закрытой двери, Шашкин покачал головой и удалился в направлении лифта, слегка приволакивая ногу.
То, что осталось скрытым от взора поэта Шашкина не составляет большой тайны. За закрытой дверью Пёдыр, развалившись в кресле, уверенными движениями кадыка забрасывал виски в бездонный желудок прямо из горлышка бутылки. Василий, явно смакуя, потягивал благородный напиток из кофейной чашки. В перерыве между возлияниями они вели неспешную беседу.
– Что ж ты скажешь делать, друг Пёдыр, когда все хотят быть «Почетными гражданами»?
– А пусть будут! – промычал дядя Пёдыр, оторвавшись от бутылки.
– Все? Почетными?
Пёдыр немного подумал. По лицу разлилось благодушие.
– А чего, жалко, что ли?
– И ты?
– А и я!
– Тоже Почетный?
– А чем не вышел? Меня вся Слобода боится!
– Почетный нарушитель? Это интересно! – Раздайбедин искренне улыбнулся.
– По мне так – или всем, или никому! – уверенно пробасил лже-кандидат.
Василий задумался, отхлебнул из кружки и проговорил задумчиво:
– Чтобы весь город был Почетным? От новорожденных до стариков? Да… В этом что-то есть. Прекрасная мечта о всеобщем нравственном равенстве… Но, увы, это утопия. Всех мы Почетными назначить не сможем.
– Назначить? – дядя Пёдыр растянул губы в улыбке человека, в котором солидная порция доброго вина пробудила не только благодушие, но и красноречие:
– Дык как же можно Почетного – назначать? Я вот могу подкову рукой гнуть. Или бутылку одним глотком выпить. А раз пьяный на велосипеде быка сбил. Здоровый уже был бычок-то. А издох… Вот и шагает за мной по Слободе почет и уважение. Как пьяный иду – все передо мной разбегаются. Ну, то есть, всегда все передо мной разбегаются…
И чего? Взять важный указ издать, чтобы вместо меня люди кого-то другого начали… это самое… уважать? Тебя вот, к примеру… Думаешь, назавтра ж и начнут? Хрен! Нет, брат. Тут какие назначения ни проводи, а почет или есть, или его нету!
Неожиданно дверь в приемную снова хлопнула о стену, и в кабинет ворвались двое людей в серой форме. Первый, вооруженный пистолетом, немедленно заорал милицейским голосом:
– Лежа-а-а-ать! Бояться!
В приемной сразу запахло казенными котлетами.
– Чего это вдруг? – ехидно поинтересовался дядя Пёдыр. Василий молча повернулся к милиционерам и строго нахмурил брови. Сержант, раззявивший рот в крике, так и не закрыл его. Дуло пистолета медленно поползло вниз.
– Здравствуйте! – с холодной вежливостью поприветствовал Василий милицейский наряд. – Чем обязаны?
Сержант замямлил:
– Зра-жела-таащ-капитан… Извините. Вызов к нам. С поста охраны… Мол, хулиган в Думу прорвался.
– Ложная тревога. Видите? У нас все спокойно! Занимаемся делами государственной важности. – Василий для убедительности постучал ногтем по своей кофейной чашке. Сержант молчал. Василий выдержал паузу и ласково проговорил:
– Можете быть свободны.
Милиционеры не пошевелились. И вдруг дядя Пёдыр оглушительно рявкнул:
– Кр-ругом! Шагома-а-рш!
Стражи порядка повернулись через левое плечо и вышли в открытую дверь. Через секунду в ней снова показалась голова сержанта. Он поправил кепку, неуверенно пробормотал: «Извините…», козырнул, и вежливо закрыл дверь. В приемной воцарилось молчание.
– Ты что же, и вправду – того? В смысле, охрану? – через некоторое время бесстрастно поинтересовался Василий.
– Ишь ты, какие… Тоже уважения требуют! – наигранно хмыкнул дядя Пёдыр, пряча от Василия виноватый взгляд, как нашкодивший сорванец. Раздайбедин смотрел на него со строгим учительским прищуром и выжидательно молчал.
– Я тебе про что толкую! – виновато просопел лже-кандидат, старательно уводя разговор в сторону от обсуждения своего поведения. – Милиционерам почет и уважение тоже законом назначены. А уважают их – через раз. Им затем и пистолеты раздали – почтение из народа добывать. Да только что это за почет – из-под пистолета? Нет, брат, почет никаким законом не назначишь!
– А с охраной – как? – повторил свой вопрос Василий. Лже-кандидат, наконец, взметнул на собеседника глаза, полные искренней детской обиды:
– А чего они? Я с имя культурно. А они мне говорят – у тя, мол, сапоги в говне…
– Действительно, такое бесстрашие перед системой заслуживает поощрения – улыбнулся Василий.
– Вот и я говорю! – обрадовался в ответ дядя Пёдыр. – Я хоть и нарушитель, а Почетный!
– Ты – это понятно. Но в других городах Почетными называют не тех, кого боятся. А, к примеру, поэтов, писателей, строителей, ученых, хлеборобов. За их самоотверженный труд.
Дядя Пёдыр наморщил лоб, обдумывая услышанное, потом отрицательно мотнул башкой и заявил:
– А я в других городах не был, только в армии. Но там, верное слово тебе скажу – награды и почет ближе к штабу раздают. В окопе – какие медали? Там только вши да пули. А если снаряд или, к примеру, мина в окоп шарахнет, так весь взвод сразу и похоронит. Бабах, и ваших нету!
Те, что в окопе были, лежат в земле безымянные, хоть и жизнь свою отдали. А тому, который при штабе ошивался, приходится специально пузо себе отъедать, потому как на грудь все медали не помещаются – дополнительный простор им потребен.
