– В 1808 году была еще одна восторженная встреча – в Эрфурте, – продолжала меж тем Елизавета. – Дружба и сердечная взаимная приязнь императоров расцветали все ярче. Апогеем должно было стать родство двух монархов – двумя годами позже Наполеон попросил руки великой княгини Анны Павловны, сестры императора Александра.
– Не знал… – растеряно признался Васиий.
– Исторический факт… – заверила Елизавета. – Но эта свадьба не состоялась. Александр ответил отказом на сватовство названного французского брата.
– Выходит, истинная причина той войны – отвергнутая любовь?! – изумленно выдохнул Василий. Елизавета улыбнулась, как терпеливая учительница перед несмышленым учеником и ответила:
– Все несколько сложнее. Согласитесь, союз двух великих колониальных держав был бы непобедимым. От одного слова «Да!» зависела судьба Европы. Вполне вероятно, Россия и Франция попросту разделили бы ее территории между собой. Вы представляете последствия такого шага? Исчезла бы, к примеру, как самостоятельное государство Пруссия. Она не смогла бы обрасти стальными мускулами и стать котлом, в котором вскипели две мировые войны… Всего лишь одно очень короткое слово могло полностью перевернуть судьбы государств и народов… Но это слово не было произнесено.
Василий отрешенно уставился в темноту и беззвучно прошевелил губами: «Да!». Потом, словно желая взвесить и сопоставить, прошептал: «Нет!» и тут же боязливо втянул голову в плечи, опасаясь, что своими словами спровоцировал мировую войну. Но ночь оставалась тихой. Черные деревья беззвучно обнимались ветвями, серая дорожка убегала в темноту и неизвестность.
– Мы можем говорить о том, что не последнюю роль в раздоре двух императоров сыграла Англия и государства-«союзники», можем находить или выдумывать тысячи причин, по которым Наполеон напал на Россию. – Елизавета с сомнением покачала головой. – Но ведь перед началом кампании Наполеон сам недвусмысленно обозначал свои планы. Он хотел парадным маршем пройти через территорию России, походя разбив ее «слабую армию», и двинуться в Гималаи, чтобы завершить свой поход на берегах Индийского океана. Россия же должна была просить о мире, который Наполеон с радостью бы ей даровал. Она осталась бы в своих границах, трон был бы сохранен за Александром. Разве что в истории раз и навсегда остался бы тот факт, что французская армия оказалась сильнее русской, а военный гений одного из братьев-императоров – перевесил.
– Подождите, Елизавета! Я не успеваю за вами! Выходит, Россия была не нужна Наполеону, и воевал он единственно из желания щелкнуть по носу Александра?!
– Да. Мне кажется, что амбициозный корсиканец просто хотел услышать от русского царя всего лишь одну фразу «Vive l'Empereur!». Он хотел, чтобы великий русский брат признал его старшинство.
– Так просто? – удивился Василий.
– Если вы можете назвать войну простой… – пожала плечами Елизавета. – Как видите, иногда любовь становится крайне разрушительной силой, особенно если это любовь к власти и первенству.
Василий достал сигарету, помял ее в пальцах, хотел закурить, но не стал, испугавшись вдруг, что огонек зажигалки будет слишком ярким и рассеет призрачный образ Елизаветы. Отчего-то ему стало невыносимо тоскливо. Слова, мысли, чувства вдруг ощетинились ледяными шипами где-то под грудиной. Василий хотел промолчать, но не смог:
– А разве любовь бывает другой, не жестокой и не эгоистичной? Любовь – это всегда соперничество, признанное или нет! Поймите меня правильно – я не единожды бывал влюблен, и разделяю многовековой восторг человечества перед этим состоянием счастливого идиотизма. Но все это преходяще и забывается, как насморк… Это насквозь придуманное чувство!
А уж если любовь возводится в государственный масштаб, то получается и вовсе ничего не значащий штамп! Я даже в любовь к колбасе верю больше, чем в любовь к Родине… Весь этот патриотизм – это одна большая ложь!
Елизавета взглянула на него с немалым удивлением. Некоторое время она подбирала слова.
– Простите, Василий! Если кто-то пришел в ваш дом, и заявляет, что этот дом – его? Если он заводит в вашем доме свои порядки а вас гонит на улицу… Неужели вы будете покорно сносить эти выходки?
– Естественно, нет! Я приложу максимум усилий, чтобы выставить его взашей. Но руководствоваться при этом я буду не абстрактными категориями, а желанием защитить свою собственность.
– Не любовью к своему очагу? – уточнила Елизавета.
– Нет. Жадностью, если хотите. – честно признался Василий. – Или, к примеру, боязнью за свою шкуру, инстинктом самосохранения. Словом, не будет в моих мотивах ничего благородного или возвышенно-патриотичного. Чего-то, что требовалось бы отдельно воспитывать, культивировать и прививать.
Василий встал и хотел снова зажечь сигарету, но удержался. Он отошел на два шага и, отвернувшись от Елизаветы, заговорил, едва не плача:
– В этом весь ужас моего положения. Я не люблю людей, и знаю, что они платят мне той же монетой! Я не верю во все эти сказки! За всю жизнь я своими глазами не видел ни одного примера истинной любви, хотя сам не единожды об этом писал в газетах. Детали всегда остаются за кадром, а на поверку за всеми рассказанными историями о высоких поступках стоят чьи-то шкурные интересы и только-то!
Василий, наконец, чиркнул зажигалкой. Ослепленный на секунду пламенем, он не сразу заметил, что Елизавета уже не сидит на скамейке а стоит на границе серого лунного пятна и черной тени, брошенной на тропинку деревом. Она говорила тихо, и в голосе ее натянутыми струнами звенели боль и разочарование:
– Что ж, Василий… Ответ на ваш вопрос гораздо проще, чем вам кажется: в основе слова «себялюбие» тоже лежит слово «любовь». Хотя запутаться не так уж и сложно, ведь верить в истинную любовь, ощущать ее присутствие в мире и уметь любить – совсем разные вещи. Одно дело увидеть молнию, другое – принять ее удар, третье – иметь власть послать ее с небес… Мне искренне жаль, что и вы – просто один из миллионов. Пустой и самовлюбленный. Мне казалось иначе… Прощайте!
– Елизавета! – воскликнул Василий, – вот об этом я и хотел…
Но Елизавета уже растворилась в темноте. Василий кинулся, было, вслед, но тут же увяз в каких-то колючих кустах. На Луну навалилась туча. Раздайбедину показалось, что кто-то невидимый тянется к его горлу влажными холодными пальцами из вязкой темноты. Неожиданно над головой раздался крик серой птицы, похожий на смех. Василий вскрикнул и бросился бежать, не разбирая дороги. Нечто ужасное с хохотом, похожим на вопли потревоженных галок, повисло у него за спиной и не отставало. Раздайбедин и сам заорал, чувствуя, что с воздухом, рвущимся из легких, его покидает все человеческое, остается лишь животный страх. Он явственно ощутил, как чья-то рука в струпьях заносит над ним пудовую палицу. Василий пригнулся и скакнул в сторону, но увернуться от удара не получилось. Холодная сталь с характерным звоном врезалась прямо в лоб. От внезапного контакта с бездушным металлом в голове сначала мелькнул зеленоватый свет, а потом вдруг стало пусто и свободно. Раздайбедин упал. Но он не собирался сдаваться так быстро – в последнем усилии Василий вскочил, но вновь ощутил тяжелый удар – уже по макушке. От этого все мысли и страхи исчезли, освободив место единственному: «Плевать!». Василий безучастно провалился в темноту.
