Нет ни патриотизма, ни любви, ни благородства, если речь идет об управлении государством, подчинении воли миллионов. Есть только ласковый обман. Благо, что эти самые миллионы – очень благодатная почва. Нужно только, чтобы в определенное время у толпы появился Наполеон, который подарит им эту ложь, назвав патриотизмом!
– А вы уверены, что не родились Наполеоном? – спросила Елизавета очень серьезно и посмотрела Василию в глаза. Раздайбедин отвел взгляд и почему-то смутился.
– Наполеоном? Нет! Уверен… Хотя бы потому, что я родился Василием. Я – статистическая единица, не более того.
– Любой человек, даже получивший власть над судьбами миллионов, всего лишь статистическая единица, – негромко проговорила Елизавета. – Он такой же, как все. В нем нет вселенской мудрости. Вам не приходило в голову, что ответственность за судьбы мира поделена между всеми без исключения людьми? И лично вам досталась не такая уж маленькая часть.
– Мне порою очень льстит мысль, что я правлю миром и вершу судьбы народов. – усмехнулся Василий. – Что именно благодаря мне в десятках городов и областей нашей Необъятной жизнь течет именно так, а не иначе. Ведь это я сказал людям, за кого голосовать, и был так убедителен, что мне поверили. При этом я, как настоящий всемогущий повелитель, умудрился остаться в тени, и люди даже не знают, кого нужно благодарить за ту власть, которая у них есть!
Но ведь это не всерьез, Елизавета! Неужели вы хотите, чтобы я считал себя преступником? Пусть не пойманным, но вором?
– Ведь это вы слепили мечту, в которую все поверили, и продали ее людям за большие деньги… Вы сами так говорили… – осторожно подбирая слова, проговорила Елизавета. Раздайбедин яростно тряхнул головой:
– Да! Но ведь это дело моей жизни – врать за деньги! Я знаю, что это звучит цинично. Зато я говорю правду. Если бы эту работу не делал я, ее делал бы кто-то другой. Жить-то надо! Да, это слабое оправдание. Наверное, так же рассуждают и мелкие взяточники, и вымогатели-милиционеры, и продажные судьи, и шарлатаны, торгующие всем, начиная от святых мощей и кончая рецептами бессмертия. Но такова уж человеческая порода. Твердо зная лучший путь, мы избираем худший!
– Сделать хороший выбор среди гнилых яблок очень трудно! Может быть, вы просто не там себя ищите? – с робкой надеждой спросила девушка.
– Я такой, какой я есть! – убежденно прошептал Василий. – Я не настолько люблю людей, чтобы быть врачом или учителем. Меня не кажется забавной идея всю жизнь ходить в одной и той же одежде, разрисованной в пятнышко, и потому я не пожарный, не милиционер и не военный. Я не люблю ответственность и власть, но от этого, поверьте, всем только лучше. Если бы я дорвался до власти… О-о-о! Заскучав, в один прекрасный день я мог бы, к примеру, приказать засыпать все реки в стране песком – просто из чувства солидарности с обезвоженными народами братской Африки.
Но самое интересное, что толпа объявила бы меня Василием Мудрым и кинулась исполнять! А если бы я расстрелял тех, кто не хочет превращать страну в пустыню, меня назвали бы Василием Грозным, но продолжали превозносить! Повсеместная демонстрация верноподданности и показная поддержка любого барского бреда – национальная российская черта.
– А вы не боитесь прослыть Василием Лживым? – поинтересовалась девушка.
– Знаете, Елизавета, иногда мне кажется, что в истории нет ни тиранов, ни просветителей, ни захватчиков, ни освободителей. Такие ярлыки, как «Мудрый», «Справедливый», «Миротворец» или «Освободитель» прилипают к людям на страницах истории в зависимости от того, кто и когда эту историю пишет. Любой человек, управлявший государством хотя бы год, может с одинаковым успехом называться и «Справедливым», и «Кровавым». Иначе и быть не может. Ведь человек – это только человек, а в каждом человеке есть стандартный запас подлости и великодушия. Просто поле для применения этой подлости или великодушия у правителя неизменно шире…
А моя работа – делать так, чтобы люди в «кровавых» правителях видели «справедливых» и наоборот.
– Значит, вы пишите историю… – просто констатировала Елизавета.
– Не надо преувеличивать моих скромных заслуг! – усмехнулся Василий.
– Не скромничайте. Вы пишите историю. Уродливую и ориентированную на сиюминутные потребности сильных мира сего, – строго, но без намека на нотацию, сказала Елизавета. Раздайбедин оторопел, но взял в себя в руки и огрызнулся:
– А вы думаете, что все летописцы, начиная с отца истории Геродота, были объективными? Хотелось бы мне посмотреть на того, кто в глаза назвал бы Ивана Грозного душегубом, Петра I – палачом…
– И вам никогда не встречались люди, которые хоты бы попытались отнестись к прошлому, настоящему и будущему своего Отечества с большой любовью? С уважением к тем, кто будет разбираться во всем этом через много лет… С большой ответственностью за каждое сказанное слово. Пусть даже смысл его не всегда приятен тем, кто у власти, пусть слово это неугодно тем, кто мнит себя выше вас…
– Нет! – категорично, но вместе с тем грустно ответил Василий.
Елизавета немного помолчала и произнесла неожиданно теплым голосом:
– Поверьте, Василий, мне очень приятна ваша искренность! И я ценю ваши слова о том, что вы боитесь оскорбить меня своей ложью. Но почему вы считаете, что остальные люди не заслуживают такого же отношения к себе? Как вы, подбрасывая им фальшивого генерала, можете требовать от них искренней любви?
– Я знаю людей… – пожал плечами Василий. – Я каждый день, так или иначе, сталкиваюсь с человеческой мелочностью и подлостью.
– Не потому ли, что каждый из нас изначально предполагает в окружающих только подлость, и заранее не утруждает себя излишней порядочностью?! Разве вы никогда не ловили себя на мысли, что ежедневно в своих деяниях и поступках, которые кажутся вам мелочами, вы жертвуете совестью в пользу личной выгоды? При этом вы уверены, что «уж в большом-то» вы поведете себя как «настоящий человек»! Но в жизни почему-то так и не находится места подвигу. Все большое, что удается свершить, делается не в один день, а складывается «по кирпичику» из этих вот «мелочей»…
– Я согласен! – усмехнулся Василий. – Вы заглянули мне в душу. Именно по этим причинам большинство из нас, даже имея силы, способности и горячее желание изменить мир к лучшему, по факту лишь всю жизнь исподтишка гадят окружающим.
Елизавета потупила взор, задумалась и произнесла тихо:
– Вам нужен пример? Доказательства, что в жизни бывает иначе? Хотите, я расскажу вам свою историю?
Василий обрадовался и растерялся:
– Свою историю? Вы? Да, конечно!
– Самое первое воспоминание моего детства – это устойчивое и светлое ожидание счастья, – зазвучал мелодичный голос Елизаветы. – Тогда весь мир был гораздо больше… Радость была безмятежнее, а отчаяние – глубже. Но этот мир был создан только для меня, и подстраивался под любой мой каприз.
Я росла в окружении тихого мещанского уюта. Уютными были моя кроватка, моя комната, мои детские игры. И даже мои мечты были маленькими и уютными. Я знала, что должна слушаться маменьку, стараться вырасти благонравной и воспитанной. И, если я буду именно такой, то однажды повстречаю мужественного и скромного, состоятельного и красивого молодого человека, которому составлю достойную партию. И я старалась изо всех сил.
