Он о чем-то пошептался с безусым лейтенантом и усатым бригадиром, а потом, лениво размахивая руками, в одиночестве зашагал к бульдозеру.
За забором сидела перепуганная Нюрка и в щелку смотрела, как приближается серая фигура. Она хотела что-то сделать, но совершенно не знала – что.
– Стой! – услышала Нюрка резкий окрик великана. Но серая фигура не остановилась.
– Не суетись, коллега! – панибратски улыбнулся сержант, продолжая путь. – Дело есть!
– Стой, кому говорю! Стопчу бульдозером! – дядя Пёдыр говорил не то, чтобы громко, но по спине Нюрки пробежал озноб.
– Ладно! – милиционер присел на корточки и достал пачку сигарет. – Тогда ты сюда иди. Да не бойся! Чего я тебе один сделаю? Иди, говорю, дело есть!
– Что за дело? – настороженно спросил великан, не отходя от бульдозера.
– Да ты подойди, чего ж я орать буду? – хитрил сержант.
– Говори, я не глухой.
Милиционер достал сигарету и долго чиркал зажигалкой. Явно тянул время. Наконец, он выпустил клуб дыма и воровато улыбнулся:
– Да мы тебя все по тому делу ищем – весь город объездили. Помнишь, давеча вашего попа вместе арестовывали? Так ведь он бандит оказался. Всю казну церковную в бордель снес. Поехал бы ты с нами, а? Ну, опознание там, все такое. В протокольчике б расписался, премию получил.
Дядя Пёдыр усмехнулся.
– Нашел дурака! Премию себе забери. На гуталин, ботинки чистить. А эти вот – хозяевам своим передай! – Он вытащил из кармана пачку купюр и бросил их в пыль. Глаза милиционера на секунду широко раскрылись, и в них загорелся хищный блеск.
– Ну, дай приберу, что ли, денежки-то… – сержант поднялся, сделал еще пару шагов к бульдозеру и нагнулся, чтобы подобрать деньги.
И вдруг Нюрка увидела, как он стремительно выпрямился, и в руке его блеснул пистолет. Она не успела взвизгнуть, как раздались подряд три выстрела. Великан содрогнулся, закрыл лицо руками и заревел раненым зверем. Тут же ему на загривок, как серый кобель, спущенный с цепи, бросился сержант.
Великан распрямился и легко стряхнул его со спины. Но тут, будто из-под земли, со всех сторон кинулись к богатырю, как мамаево полчище, маленькие желтые фигурки. Они облепили его и принялись молотить черенками лопат. Ослепленный гигант ревел и бросался из стороны в сторону, но его соперники с диким гиканьем разбегались, чтобы тут же оказаться за спиной и снова атаковать.
Нюрка в отчаянии прикусила кончик белой косы. Она увидела, как подкрадывается к великану противный усач в синем комбинезоне с длинной березовой жердью в руках. Он замахнулся этой дубиной и, выбрав момент, с силой опустил ее на голову ослепленному гиганту. Тот на миг замер, оглушенный. Усач тут же вскинул дубину еще раз и снова ударил.
Великан подрубленным дубом повалился на землю. Тут же к нему подскочил человек в серой форме, быстро завел его руки за спину и сковал стальными наручниками. Потом милиционер выхватил черную резиновую палку и начал со злостью колотить великана, куда придется, азартно выдыхая в такт ударам:
– На! На! На!
Нюрка никогда не видела, как человек избивает другого человека. Дрались, конечно, мальчишки на улице. И до слез, и до первой крови. Да она и сама, не смотря на то, что девочка, в случае чего в долгу не оставалась, если кто задирался. Но было это больше не со злобы, а из желания тут же на месте восстановить справедливость. Не случайно вчерашние враги назавтра становились лучшими друзьями.
То, что она наблюдала сейчас, было настолько невероятным, неестественным, неправдоподобным, что Нюрке показалось, будто она уснула и видит кошмар. На нее навалилось странное оцепенение. Так же, как в страшном сне, когда видишь чудище, а убежать не можешь – ноги не несут.
Единственное, что смогла сделать Нюрка – это зажмурится и для верности закрыть глаза ладошками. Ей казалось, что если убрать страшное видение с глаз, избиение великана прекратиться и в действительности.
А потому Нюрка не видела, как из-за автобуса на качающихся ногах вышел бледный лейтенант. Он подошел к сержанту и тихо сказал:
– Хватит…
Юный офицер очень хорошо помнил детское правило «лежачего не бьют» и при взгляде на происходящее испытывал серьезный душевный дискомфорт. Его мутило от картины неприкрытого насилия над беспомощным, его колола острая жалость к человеку, простертому на земле, его душил стыд за коллегу, его потряхивало от пережито страха. Но сержант бросил на офицера презрительный взгляд и рявкнул вгорячах:
– Учить меня будешь, сопля зеленая?
– Вы не смеете! Я старше по званию… Я приказываю… – ответил лейтенант, но желаемого металла в голосе так и не прозвучало.
– Чего ж ты, старший по званию, за автобусом схоронился, когда я в одиночку опасного бандита брал? – с ехидством поинтересовался сержант, с шумом переводя дыхание. Он порядком запыхался в процессе «профилактики преступлений».
Лейтенант покраснел до кончиков больших прозрачных ушей и промолчал.
– В самом деле! – Подумал он с отчаянием. – Опять я растерялся… Да что «растерялся»! Надо быть честным хотя бы с самим собой. Опять струсил! Вот так придет время главного подвига в жизни, а я опять смалодушничаю! Нет. Надо закалять свою душу, чтобы она огрубела в боях и не чувствовала ни страха, ни боли. Он нахмурился и пробурчал:
– Прикрывал… В смысле, с флангов…
– «Прикрывал»! Так и скажи, что ручки испачкать было слабо́! – съязвил сержант.
– Это мне-то? – возмутился лейтенант. Да, он и в детстве не отличался большой храбростью. Но «на слабо» мог залезть в чужой сад за яблоками, прыгнуть с крыши гаража или спустить колеса соседскому «Запорожцу». Нельзя сказать, чтобы это полупрезрительное «Струсил, слабо?» сразу наполняло его отвагой. Наоборот, в его душе появлялся страх. Страх быть осмеянным. И этот страх, как правило, пересиливал другие страхи.
И все-таки лейтенант никогда не мог перешагнуть врожденное табу – осознанно причинить боль другому человеку. Даже когда по-другому было нельзя. С детства не находил в себе силы дать сдачи. Только застенчиво улыбался, словно желая разделить веселье с обидчиками, опустошавшими его карманы. Мол, все понимаю, сам бы с удовольствием посмеялся, да лоб от ваших щелчков чуть-чуть болит…
Но как же он сможет наказать этих хулиганов и второгодника Васю Болта, когда придет время? Снова не сможет поднять руку и будет лишь глупо улыбаться? Нет! Нужно тренироваться! Срочно!
Безусый офицер зажмурился и легонько ткнул лежавшего человека носком ботинка. Это оказалось на удивление нетрудно и нестрашно. Он замахнулся и пнул еще раз – сильнее. В груди поднялось какое-то необъяснимо высокое чувство: звонкое, как торжество, пьянящее, как осознание собственной силы и радостное, как ощущение безнаказанности. Словно бравурное звучание духового оркестра, оно вскружило голову, подхватило и понесло.
