Это был справочник травника, где каждому растению была дана краткая характеристика. Суха и емкая. Никаких оправданий ирассуждений об утраченном.
«…плотность вещества… резкий запах… При соприкосновении с «горошинкой света» не белеет, как другие жидкости растительного происхождения, а становится прозрачным, как вода…».
Девы, раствор из коры лысого дерева придумали вовсе не для того, чтобы травить людей, его придумали, чтобы бороться с демонами! Если это правда, то кем бы ни был Оуэн, он точно не демон, потому что-то как раз болел коростой. И он выжил.
Прав был Крис, никто не прячет правду, ее просто нужно суметь отыскать. А кому, скажите на милость, интересна книга исчезнувших растений? Никому, ибо толку от нее чуть. Хотя… Я посмотрела на Мэри… Как оказалось, есть еще энтузиасты, вроде ее папеньки.
— Ивидель? Леди Астер? — вернула меня в библиотечный зал сокурсница.
— Мэри, — я подняла голову от книги, а потом схватила ее за руки и с чувством произнесла: — Можешь сказать магистру Андрэ, что ты нашла этот способ сама.
— Но…
— Так и сделай, хорошо. — Я бросилась к лестнице.
— Ивидель, — растеряно позвала она. — Занятие через полчаса!
— Успею, — уверила я и стала быстро спускаться по лестнице.
Почти бегом я вернулась к жилому корпусу, едва не налетела на Мэрдока и отметила это лишь мимоходом. Поднялась на второй этаж, открыла дверь своей комнаты и едва не споткнулась. Прямо за порогом лежал светлый конверт. Кто-то подсунул мне его под дверь.
— Надо же, — сказала я, не придумав ничего лучше, и закрыла дверь. — Сюрприз за сюрпризом.
Я присела, взяла двумя пальцами конверт. Он был абсолютно чист. Распечатала, вытащила сложенный вдвое листок, развернула и… Выдохнула, хотя хотелось выругаться, совсем, как папенька, когда подписывает наши с матушкой счета.
«Позвольте мне сопровождать вас по прибытии в Эрнесталь. Мэрдок Хоторн.
Я настаиваю»
— Девы, — вспомнила я выходящего из здания графа. — Настаивает он. Нашли время, мистер Хоторн, чтобы поиграть в жениха и невесту.
И тут я замерла, снова поднесла записку к глазам, пристально разглядывая буквы. А что если…
Я вскочила, открыла сундук, достала шкатулку и вытащила карточку. Положила обе бумажки рядом друг с другом.
Нет, у Хоторна совсем другой почерк, более наклонный, резкий, я бы даже сказала острый, тогда как на записке буквы округлые и стоят почти ровно.
«Уже лучше», — подумала я, стаскивая куртку и бросая на кровать.
А теперь займемся делом.
Несколько минут у меня ушло, чтобы натянуть те самые летние голубые перчатки, чтобы вытряхнуть из баночки остатки румян прямо в камин, посмотреть, сколько у меня осталось «горошин света»… Две. Хватит с лихвой.
Я откупорила пузырек с компонентом, а потом тот другой, из синего стекла. Осторожно, так осторожно, словно держала в руках только что вылупившегося птенца серой найки, что однажды выпал из гнезда рядом с Илистой норой и собаки чуть не сожрали страшненького пучеглазого малютку, я наклонила синий пузырек над баночкой из-под румян. Руки дрожали. Тягучая густая жидкость закапала в склянку. В комнате запахло травами. Я бросила туда же «горошинку». Несколько секунд ничего не происходило. Несколько мгновений, наполненных надеждой, что все это большая ошибка, что это не настойка из корылысого дерева…
А потом темная жидкость посветлела, став полностью прозрачной. Словно вода.
Никакой ошибки. Никаких сожалений. Это тот самый яд, вызывающий коросту.
Я поднялась, выплеснула прозрачную жидкость в камин, прозрачные капли зашипели на углях. Потом бросила следом и банку, та разбилась с тихим звоном. Посмотрела на синий пузырек, сняла с пояса пустую склянку и отлила половину жидкости, закрыла пробкой и повесила обратно.
— Так кого я должна убить, господа заговорщики? Тем людям в Льеже вы давали четкие инструкции, а со мной решили поиграть в загадки. Для кого этот яд? — спросила я и вдруг вспомнила осунувшееся исхудавшее лицо Альберта, вспомнила, как он крикнул мне сквозь прутья решетки:
«Я хотел их спасти!»
А что если… Если этот яд предназначался вовсе не для людей?
«Девочка встала не на ту сторону…», — прозвучал у меня в голове его голос.
Это не могло быть правдой, потому что… Просто не могло и все! Это означало бы, что по Аэре разгуливают демоны, тех самые, от которых могла спасти короста. Я вспомнила темноту в глазах магистра… И все равно поверить в это было очень сложно, почти невозможно. Я попыталась уложить эту крамольную мысль в голове, но она как помпезная шляпка с широкими полями, все никак не хотела укладываться в непредназначенную для этого коробочку.
Я так задумалась, что раздавшийся с улицы крик, заставил меня вздрогнуть и повернуться к окну.
— Эрнесталь на горизонте! — кричал кто-то и повторил: — Эрнесталь! Мы в столице Аэры!
Правило 5. Старайтесь не упускать ни одной минуты
Когда просят рассказать об Эрнестали, многие теряются, не зная, что сказать. Первый эпитет, который приходит на ум, это «тихая». Но, как скажите на милость, столица может быть тихой? Многим, не побывавшим за гранитными стенами, кажется, что это невозможно. Эрнесталь еще называют молчаливой, но ее тишина совсем не похожа на ту, что перекатывается по улицам маленького сонного городка вроде Коре, погружая его немногочисленных обитателей в оцепенение. Тишина Эрнестали другого рода. Она величественна и незыблема, она гудит в туннелях, она едва слышно шелестит прозрачными водами каналов, она плескается под мостами, она шепчет разными голосами, и даже на базаре зазывалы сдержанны и величественны…
Последнее — вранье. Была я на том базаре, все как обычно: крики, шум, толчея, запах жареных овощей и терпких южных специй, лишь цены в два раза выше, чем в том же Льеже. За право гулять по улицам столицы, есть бублики с маком и заказывать платья у модистки княжеского дома людям приходится платить. Эрнестальцы считают, что полны величия, хотя матушка называла это высокомерием и чванством. Жители столицы все еще надеются, что однажды князь вернется, что загудят трубы, изгоняя благостную тишину с улиц. Они верят, что сожженное десять лет назад сердце города забьется вновь. Когда-нибудь…
Я обернулась, когда один из эрнестальцев несколько раз стукнул тростью по водосточной трубе, из которой на тротуар выскочили две крысы. Я сморщила нос, а джентльмен с тростью поднял шляпу. Эта учтивая неприглядность — это и есть настоящее лицо Эрнестали. Величие и грязь. Самая большая городская площадь, и самое большое пепелище.
Если бы я набралась смелости и выглянула из кабины дирижабля, что доставил меня на благословенную землю столицы, то увидела бы эту черную язву на теле города. Но я по обыкновению не осмелилась. Не хватало еще только сознание потерять прямо на воздушном судне. Стоило больших трудов уйти с Острова без сопровождения, без Гэли и без Мэрдока, получить разрешения магистров на прогулку, дождаться пока уляжется ажиотаж вокруг первого прибывшего дирижабля городской управы, равнодушно отнестись ко второму, третьему и спуститься в город на четвертом, спустя пять дней после прибытия Острова в столицу.
