Дорант подумал: «Кому? Империи? Может да, а может, и нет. Аттоу умеют управлять своими владениями, да и здесь, в Заморской Марке, показали себя не с худшей стороны. Вице-король вон, сколько лет уже правит — и Марка при нем только расширяется и процветает. А вот Санъеру, которого император поднял со дна, точно без него конец. Регентом-то при несовершеннолетнем императоре будет тот, кто окажется поближе к Йорре, когда его отец умрет, то есть — магнаты Аттоу. И они сразу расставят везде своих людей, канцлеру не уцелеть».
Интрига была понятна: Аттоу вывезли примеса в Заморскую Марку потому, что в метрополии удержать его при себе у них не было ни малейшего шанса. Санъеру достаточно было просто послать к примесу любого старшего офицера с приказом императора вернуться во дворец, и тот бы тут же вернулся. Пытаться его не отпустить — это открытый мятеж, на такое Аттоу пойти не могут.
А в Марке примеса достаточно увезти туда, где его трудно найти. Людей Санъера здесь не так много, и в условиях, когда вице-король сам из Аттоу — помогать им не будут, скорее начнут вставлять палки в колеса.
— Но почему я? — Спросил Дорант.
Аррас снова пожевал губами, скривив рожу ещё более недовольную, чем до этого, но ответил:
— У меня слишком мало людей. На все отряды не хватило. Сам я ехать не могу, здесь… тоже есть чем заниматься. Вы поедете на северо-запад, в сторону Хамхары. Мне некем закрыть это направление, а у вас там связи — вы же привезли тогда оттуда Филтемона, целым и невредимым.
Дорант был изумлен до потрясения. Аррас только что сказал, что это он главное лицо у Светлейшего в Марке. И более того — Аррас перед ним оправдывался и объяснял мотивы своих поступков! Следующее по вероятности событие — если какая-нибудь гора перевернется и встанет на вершину, или если патриарх Церкви публично примет сунайскую веру. Потом Дорант вспомнил, о чем идет речь, и какие в этой игре ставки, и посочувствовал Аррасу: жить под таким давлением…
— Как мне его искать?
— У нас есть поисковые артефакты, настроенные на примеса. — (Дорант подумал, что, скорее, на всех особ императорской крови. Кто будет бегать за каждым из родственников императора, чтобы настроить артефакт? А на общую кровь — достаточно настроить один раз.) — Я дам вам один, если примес ехал перед вами — вы это узнаете. Доложите мне голубиной почтой из любого коронного города: наместнику покажете артефакт, он сделает всё, чтобы вам помочь.
Сейчас, сидя в храме, Дорант снова вспомнил, чем кончился разговор, и его настроение ещё сильнее испортилось — хотя, казалось бы, уже было дальше некуда. Поручение ему не понравилось, и он намеревался отказаться. Однако у чиновника нашелся аргумент, и очень убедительный. Саррия жила в Акебаре на птичьих правах: дикарям проживать в столице Марки не дозволялось. На это, правда, закрывали глаза, и в городе было полно дикарей: прислуги, подёнщиков, даже ремесленников. Многие дворяне держали при себе местных женщин. Однако вполне в силах людей Санъера было добиться не просто высылки, но и наказания, формально положенного дикарю за нарушение запрета: тридцать плетей для мужчины, пятнадцать для женщины. И вице-король не стал бы вступаться за Доранта, ухудшая и так сложные отношения с канцлером. Да и кто ему Дорант?
Можно было, конечно, на время уехать из Акебара, дождаться смерти Императора и вполне возможного падения Санъера. Но за это время люди Светлейшего вполне могли успеть напакостить, и по-крупному. К тому же — падёт ли Санъер? При всей силе дома Аттоу шансы были — пополам, так как за Светлейшим стояли его личная гвардия (набранная из таких же, как он, выходцев снизу), купечество, которое вполне устраивала отмена пошлин внутри страны, навязанная императором аристократам городская старшина, имевшая при императоре защиту от произвола вельмож, да и главное — чиновничество, которое при смене власти неизбежно ожидала болезненная перетряска.
Если бы Дорант был вхож в высший свет Заморской Марки, он, конечно, больше опасался бы вице-короля, чем людей канцлера. Но на его уровне люди Санъера были опаснее: от них можно было ждать больше неприятностей.
3
Тем временем служба в храме шла своим чередом.
Священник по узкой и крутой винтовой лестнице, кряхтя, забрался на кафедру (напомнившую Доранту «воронье гнездо» на фок-мачте корабля — формой и полным отсутствием обычных украшений) и старческим надтреснутым голосом прочитал трогательную проповедь, напомнив присутствующим, как Святой Альварик, бывший в юности пастухом, помолившись Матери Богов, получил от нее дар укрощать животных, после чего усмирил дикого льва, который терроризировал деревню и не давал пасти скот, и привёл его к людям, и заставил служить, охраняя деревню от других хищников. И как потом его призвали в ближайший ярмарочный город, где вырвался на волю дорогой племенной бык, убил нескольких человек и носился по площади, разбивая лавки, а Св. Альварик утихомирил быка и отвел его в загон, и прочее, и прочее.
Вот бы мне его сюда сейчас, подумал Дорант, вспомнив упрямую альву. И вознес молитву Альварику, чтобы тот попросил Мать Богов помочь ему получить у альвы нужные сведения.
Проповедь закончилась пожеланием добра и процветания всем, любящим животных. Священник, все так же кряхтя, неуклюже придерживая спереди подол и близоруко щурясь на ступеньки, сполз с кафедры, прихватил из-под алтаря короб с освящённым песком и вышел раздавать благословение. Прихожане выстроились в проходе в очередь, возглавляемую, естественно, наместником и его многочисленной семьей. Наместник был немолод, лыс как колено, но крепок — он был из простых воинов, даже не каваллиер; на Кармон его поставили отчасти за немалые воинские заслуги, отчасти потому, что в эту дыру не нашлось тогда желающих из более знатных людей. Пока священник посыпал освящённым песком головы наместника, его ещё не старой, но высохшей супруги и их двенадцати детей, старшему из которых было уже семнадцать; пока остальные прихожане терпеливо ждали в тесноте прохода…
Дорант, поглощенный своими невесёлыми мыслями, вдруг почувствовал, что стоявшая перед ним Маисси прижалась к нему спиной, и даже откинула голову, уперевшись ему в плечо затылком. её глаза были полузакрыты, дыхание участилось. Через пару секунд девушка — так же внезапно — отстранилась.
«Что это было?» — подумал Дорант. Самое простое объяснение ему крайне не понравилось.
Не хватало ещё проблем с Харраном.
Получив свою щепоть освящённого песка на голову, Дорант вышел на крыльцо храма и остановился чуть сбоку: пропустить всех и подождать молодого друга. К нему тотчас же потянулись сложенные лодочкой руки попрошаек. Дорант нашарил несколько мелких медяков и роздал первым попавшимся, после чего ему пришлось ретироваться в толпу выходящих, чтобы отделаться от не получивших подачку. Он спустился на несколько ступенек; попрошайки продолжали взывать, стараясь не слишком повышать голос, чтобы не нарваться на дубинку охранника.
Среди привычных «подайте, милостивый господин» и «благородный каваллиер, помогите убогому» Дорант вдруг услышал знакомые, но неожиданные здесь слова на гаррани, родном языке Саррии (слова эти были, впрочем, ругательствами).
