Поцелуй... Ведь, у меня, по сути, тоже был первый настоящий поцелуй. С Ратмиром. Здесь, в непонятном лесу. С человеком, с которым у меня никогда бы не возникли обычные отношения, и навязанного мне благодаря совершенно нелепым обстоятельствам... Но жизнь, как я не выкручивалась, пошла по этому невольному сценарию и привела... к тому, о чем теперь можно было лишь краснеть.
Я вовсе не хотела смотреть заметки Долмана, но тетрадь так разметала свои листы, что мне пришлось их собирать и взгляд невольно выцепил какую-то странность, несуразицу в этих ровных строчках... Они были непохожи на судебные записи. Отгоняя от себя ненужное любопытство и совершенно лишь из практичных соображений, пытаясь собрать листы в порядок, я все-таки сфокусировалась на правильном почерке с целью понять содержимое.
Когда же поняла его - то тихо охнула, осела и бочком дотянулась до кровати, потому что ноги мои стали отказываться поддерживать груз тела, а голову прошибла неприятная молния. Я всмотрелась в листы еще раз, полистала, читая. Это были совсем не судебные заметки. Это был, скорее... дневник. Дневник наблюдения. За мной. Как за маленькой лабораторной мышью. Очень подробный и дотошный. Каждый день был обозначен как отдельная дата и начинался с завтрака. Я открыла случайную запись и прочитала:
"День пятый.
Глаза - серые, зрачки умеренные, без расширений; кожные покровы - ровные, бледные, небольшой румянец; волосы - русые без изменений; состояние - тревожное; питание - сырный бутерброд, каша с перемолотым овсом; социальная активность - приветствие без выраженных эмоций, передавала хлеб, соль, коврижки, в голосе тоска... "
Коврижки и тоска, подери его леший! С какого?.. Уф-ф-ф... Быть может, Долман тоже того... тронулся своим большим законоведческим умом от невнятной лесной жизни? Особенно меня удивила фраза про цвет волос без изменений. И с чего бы это моим волосам поменять цвет, здесь красильных салонов и в проекте не было... И почему Долману так важен цвет моих волос, это что, у него фантазии? Да откуда ему знать, тоска ли у меня в голосе или раздражение, или злость как сейчас, когда я чувствую себя подопытным зверьком! Ну, попадись мне Долман на глаза, - покажу тебе, какая у меня тоска в голосе и скалка в руках!
Или... бедный Долман настолько влюблен в меня, что ему стали важны мельчайшие детали? Не зная, как приблизить меня, он обзавелся подробной историей наблюдения? Чувство жалости кольнуло, похоже, парень по уши влип... И, жаль, но я никак не могу отвечать ему взаимностью. Я с некоторой брезгливостью посмотрела на исписанные мелким почерком бумаги. Самое верное, что хотелось - сжечь их. Не покидало ощущение, что кто-то разворошил ящик с моими панталонами. Однако, пока я не стала уничтожать дотошный дневник. Схватила клетку с голубем и отнесла на конюшню, где много зерна, под присмотр Тодра.
Вечер прошел спокойно и даже мило, я продолжала витать в облаках, мало на что реагируя. Уже и не пыталась справиться с собой, понимая, что в моей душе протекают необъяснимые процессы. Я просто ждала, когда внутри сознания ощущения улягутся по ровным полкам, словно банки с запечатанным вареньем, и ко мне вернется ясный ум. Вот-вот, яркость чувств схлынет, словно волна, обнажая под собой ровные и гладкие камни-мысли.
Утро следующего дня началось с переполоха. Я проснулась от истошного женского вопля и, что самое отвратительное, не менее истошного вопля кота. Понимая, что происходит явная непотребность, я, как солдат, вскочила с кровати и прямо в пижаме выскочила в коридор, на всех порах понеслась в сторону гостевого крыла, откуда доносились крики. На лестнице я чуть не столкнулась с Гаудией, злой и взлохмаченной, в ночной сорочке. Как в кошмарном сне я увидела, как эта фурия без единой толики жалости ожесточенно трясет несчастного калеку Ку-ку, вздернутого за задние лапы, приговаривая:
- Будешь мне всякую гадость таскать! Будешь? Сейчас я тебе эту мышь...
- Отпусти немедленно животное! - потребовала я, прерывая её речь я и, вцепившись в передние лапы Ку-ку, потянула их в свою сторону. Гаудия не отпустила, а я почувствовала особый соревновательный азарт и уже не могла ослабить хватку.
Несчастный кот, растянутый в разные стороны ополоумевшими девицами стал вопить еще истошней, собирая людей вокруг. Мистер Смит схватился за голову, а Клозель готовилась упасть без чувств от увиденного безобразия. Но мы, словно переполненные духом сражения борцы, не хотели отступать и трясли несчастным животным, гневно глядя друг другу в глаза.
- Он хотел мне отомстить! - выдвинула обвинительное суждение Гаудия, расширяя ноздри от негодования. - Он мне крысу положил! В нос! На подушку!!! Синехвостое чучело!
- Прошу не оскорблять кота! - обиделась я. И удивилась. - Крысу??? - дело в том, что из-за особенностей разнонаправленных глаз охотник из Ку-ку был никакой. Он частенько не мог пройти в дверь, упираясь в соседнюю стену. - Это бездоказательное обвинение!
- Бездоказательное?! - яростно взревела Гаудия, посылая молнии из глаз. - А крот? А сардельки? А курица? Я тебе покажу бездоказательное!
Очевидно, Гаудия была не в себе. Но девушка оказалась настроена решительно. Я пошатнулась, когда она внезапно отпустила кота, не удержалась и плюхнулась на многострадальное место. Ку-ку извернулся и с гордым рычанием, не иначе, как представив себя горным львом, отпрыгнул в сторону и приземлился на четыре лапы. Задрав хвост трубой и делая вид, что ничего не произошло и это не его только что болтали в воздухе две взбешенные девицы, источник ссоры с чувством собственного достоинства медленно, словно нехотя, двинулся по своим делам.
Гаудия бросилась в свою комнату, на секунду скрылась, затем выскочила как взбешенная горгона с перекошенным лицом и, ни секунды не колеблясь, что-то кинула в нас. Маленький, пушистый и серый безвольный комок приземлился у ног Клозели. Тетушка охнула и завизжала не хуже Гаудии, рассмотрев отдавшую богу душу мышь около своего лакированного туфля. Мистер Смит и растрепанный после сна Кловес в одних штанах – единственные, кому удавалось сохранить хладнокровие, пытались унять разбушевавшихся дам. Но только до тех пор, пока следующим из девичьей светелки не полетел крот, к сожалению, уже бездыханный, и попал прямиком в лоб мистера Смита, от чего тот приглушенно вздохнул и осел. Следом полетела связка сарделек, ну а под конец озверевшая девушка швырнула в нас общипанной синеватой тушкой цыпленка. Цыпленок, хоть и не умел летать, но приземлился прямо в меня, неприятно пристукнув окорочком по макушке.
Этого оскорбления я уже перенести не смогла, размахнулась и отправила птицу в обратный полет, радуясь своей меткости, когда та точно также настигла Гаудию звучным шлепком. Однако на этом девушка не успокоилась, тряхнула копной темных волос и с криком:
- Куртизанка!!! - бросилась ко мне, вцепившись в мои волосы.
Я оскорбления была не намерена терпеть молча, поэтому завопила:
- Бесприданница! - честное слово, понятия не имею, откуда мне на ум пришло это сравнение.
Гаудия взвыла и больно дернула мои волосы, а я с остервенением, достойным собаки бойцовой породы, вцепилась в её шевелюру. Мы повалились на каменный пол, ожесточенно брыкая друг друга и натягивая пряди. В районе талии я ощущала руки мужчин, которые пытались образумить и разнять нас. Но мы упорно не хотели сдаваться.
