– Тогда давай с этим покончим. А то я долго не вытерплю. На счёт «три» выкладывай – вот будет потеха!
Не будет. Но он так старался её подбодрить, что пришлось скрепя сердце соглашаться. И по его сигналу она не стала опускать глаза и выложила всё, начиная с карты в кабинете мистера Форкла и его предположений о дворфах и заканчивая жутким известием от Тэма.
К концу рассказа даже горло начало саднить. А Киф…
Киф молчал.
Сандор тоже, только начал осматривать комнату, будто ожидая, что Тэм вдруг выскочит из тёмного угла.
Ро занялась тем же, вдобавок затейливо ругаясь себе под нос.
Киф так и сидел на кровати.
Молча.
Неподвижно.
Даже не моргая.
Софи схватила Мистера Вонючку и, придвинувшись ближе, пристроила гулона Кифу на колени. Казалось, что маленькие блестящие глазки уставились прямо на хозяина. Элвин купил этого милого плюшевого уродца по просьбе Софи, чтобы Кифу было не так одиноко, когда на него свалилось известие о возможной гибели матери в тюрьме у огров. Тогда Софи и представить себе не могла такой ужас – узнать, каким чудовищем оказалась собственная мать, а потом и вовсе её лишиться.
Но на этот раз случилось нечто и вовсе из ряда вон.
– Мне очень жаль, – пробормотала она, потянувшись к нему.
Глядя на её пальцы в перчатке, Киф повернул руку ладонью вверх и на секунду стиснул их что было сил, потом со вздохом отпустил и отодвинулся.
– Ничего, Фостер. Мы же давно этого ждали.
– Ждали? – спросила Ро, опередив Софи.
– Ну да, – Киф вскочил так резко, что зелёный гулон спикировал на пол. – Я так и не прошёл ни одной дурацкой мамашиной проверки, и до неё рано или поздно должно было дойти, что никогда не смогу осуществить своё так называемое «предназначение», или как его там. А раз так, от меня надо избавиться.
– Почему? – удивилась Софи.
Вот это никак не укладывалось у неё в голове.
Зачем идти на такие крайние меры… и почему вдруг именно сейчас?
У леди Гизелы было предостаточно возможностей прикончить Кифа во время последних столкновений. Она столько раз держала его на прицеле, но спускать курок и не помышляла.
Так что же изменилось?
И зачем поручать это Тэму, когда есть такие проверенные злодеи, как Веспера или Гетен?
– Потому что раз мы с ней не союзники и никогда ими не станем, значит, я только мешаю. А вдруг мне удастся восстановить разбитые воспоминания, выяснить, что она скрывает, и обернуть это против неё?
– Может быть, – пробормотала Софи, подбирая для продолжения этой явно щекотливой темы слова помягче. – Но ведь… тебе не просто промыли мозги, те воспоминания специально разбили так, чтобы их невозможно было восстановить.
Как ни изощрялись Софи с Фитцем в своих телепатических методах, им так и не удалось отыскать в памяти Кифа достаточно полезных обрывков… не повезло даже Тиргану.
– Это только подтверждает, как они важны, – настаивал Киф, вышагивая по комнате и расшвыривая ногами одежду и бумаги. – Наверное, в Лондоне что-то случилось… причём серьёзное, иначе она бы так не заморачивалась, чтобы их уничтожить. А Челкастому велела меня убрать наверняка потому, что почуяла, как я близок к разгадке.
– Да? – удивилась Софи и, когда он кивнул, нахмурилась. – И давно?
Он на мгновение прикусил губу, потом кинулся к комоду, небрежно задвинутому в угол, рванул нижний ящик и принялся выбрасывать на пол скомканную одежду.
– Ты уже в курсе, как мать мне велела отнести письмо в какой-то дом с зелёной дверью в Лондоне, – напомнил он подошедшей Софи. – А Финтан сказал, что она собиралась кого-то завербовать.
– Да, – согласилась она, глядя, как он выбрасывает из ящика последние рубашки. – А ещё сказал, что этой затее она не придавала особого значения, потому и не распространялась. И что вербовка не состоялась… а ты не должен был об этом вспомнить.
– Вот и хорошо, что удалось восстановить ещё один фрагмент, – заметил он, нажимая в угол ящика, отчего его дно, видимо, двойное, чуть приподнялось на противоположной стороне… как раз достаточно, чтобы подцепить за край. Он медленно приподнял на несколько дюймов тонкую деревянную панель, просунул под неё пальцы и нащупал…
– Это что, растяжка? – удивилась Софи, заметив, как он отцепил с нижней стороны дощечки тонкую серебристую проволочку.
– Когда рядом ошивается лорд Проныра, нужно держать ухо востро, – подтвердил он, вынимая дно, под которым оказались четыре тетрадки с коричневой, золотистой, серебристой и зелёной обложками, а на них лежала какая-то мутная склянка, прикреплённая с другого конца проволочки.
– Там мои любимые микробы, что распространяются по воздуху, – зловеще сверкнув полным набором острых зубов, объяснила Ро отшатнувшейся Софи. – Эти малыши сумеют разгуляться у кого-нибудь в гайморовых пазухах.
При одной только мысли об этом у Софи тут же защипало в носу, и она замерла, затаив дыхание, пока Киф отвязывал ту склянку и как-то уж слишком небрежно откладывал в сторону, а потом перенёс дневники на кровать. Оставив коричневый, зелёный и золотистый, он раскрыл серебристый и начал так быстро листать страницы, что Софи ничего не успела разглядеть, заметила только, что в них искусные наброски Кифа.
– Сначала я записывал воспоминания словами, а теперь начал зарисовывать, потому что так их гораздо легче представить, а то мысленно, как некоторые, я не умею, – объяснил он, краснея, как часто бывало при упоминании его рисунков. – Всего и не упомнишь, так что пришлось разбивать на разные группы.
– Значит, во всех этих тетрадях полно воспоминаний? – спросила Софи, удивляясь, когда он успел столько нарисовать… и почему не рассказал об этой затее и не попросил помочь.
– Да, только не до конца… по крайней мере, пока. И там не только восстановленные воспоминания. Я туда записываю всё подряд, пытаюсь упорядочить, вдруг это поможет заметить пробелы, чтобы знать, на чём сосредоточиться. Трудновато приходится, ты же понимаешь, как бывает со зрительной памятью…
Да уж.
А ещё она знала то ощущение, когда кто-то порылся у тебя в голове. Между прочим, она до сих пор не отыскала некоторые обрывки сведений, заложенных в память «Чёрным лебедем» при создании Лунного жаворонка… и не восстановила ни одного пробела, оставшихся после того, как мистер Форкл стёр воспоминания о первом приступе аллергии.
– А цвет тетрадей что-нибудь обозначает? – поинтересовалась она.
Его щёки запылали ещё ярче.
– Типа того. В серебристый записываю самое важное, это же цвет самого старшего восьмого курса. В зелёный – тяжёлые воспоминания, когда сажаем деревья. В коричневый – приятные, потому что… даже не знаю. Оставил такой, и всё.
О золотистом он демонстративно умолчал, и Софи практически наверняка знала почему.
