– Ну пойдем, ладно…
* * *
Гуляла вся рекреация, от мала до велика, били в барабаны, горели в железных бочках костры, даже Проверки, и те отдыхали, ни за чем особо не следили, и произойти могло что угодно, например пожар. Религиозные пели про Прибытие и про то, что до него осталось еще чуть-чуть меньше, чем было год назад.
Отец устремился к помосту, где разливали сидр, Саша осталась стоять, понаблюдав какое-то время за несинхронными движениями людей, плясками, полными отчаянья и надежды, и отошла в тень. Уселась на ящик и подперла голову ладонью, зажав себе рот. Вспомнила, как это сделал Дуг, и пыталась понять разницу между своей и Дуговой ладонью. У нее начинала болеть голова.
– Придурки, – сказала она с обидой. Это было резюме, которое она вынесла всему этому миру, событиям последних дней, Дугу, его распрекрасной Елене и себе самой.
– Которые и когда?
От неожиданности Саша прикусила собственную ладонь. Из темноты на нее смотрел человек, три огонька светились, бликуя от костров в бочках, – два глаза и серебряная серьга.
Лот, настоящий Король Ковчега, вышел из темноты, как будто отлип от стены трюма, и бесшумно скользнул к ней, волоча за собой тень.
– Вообще все. И я тоже.
– И даже я?! – Он смешно поднял брови, левую и правую, переломанную шрамом. – Ты больше не восхищена знакомством с Королем?
– Не-а. Ты же ничего не делаешь, только ломаешься и все.
– Конечно, так и есть, – сказал он легко. – А что сегодня делала ты, храбрая революционерка? Ты уже убила Капитана? Кто рулит Кораблем? Мы уже, я надеюсь, сменили курс и плывем далеко-далеко, в бирюзовую даль безоблачного неба?
«Он, наверное, знает, что оно серое и все в дожде, – подумала Саша. – Видел же наверняка».
– Лот, а скажи, кем ты был до отплытия? Чем занимался?
– До отплытия, то есть на нашей родной матушке-земле, я был ребенком и занимался ровным счетом ничем, кроме как ожиданием своего светлого будущего, милая Саша. Ты удивлена? Это же сколько мне лет, по-твоему?
– Не знаю, выглядишь на все сто пятьдесят! – огрызнулась Саша, а Лот выхватил из ее рук жестяную кружку, подобранную у ящика. Сделал вид, что силится рассмотреть в блестящем металле свое отражение.
– И вправду, что-то потолстел и подобрюзг! Не думал, что со стороны это так заметно. Даже в такой полутьме, – добавил он трагическим шепотом.
Саша не выдержала и засмеялась.
– А уже здесь, на Ковчеге, я был комедиантом. Я клоун, ты не замечала?
– Ну да, что-то есть такое… клоунское. Только не смешное совсем.
Лот присел на ящик рядом с ней, и какое-то время они молча наблюдали за людьми трюма.
– Людям же нужен праздник. И я веселил людей. Говорят, у меня неплохо получалось. Вот и ты развеселилась.
– А я и не грустила.
– А ты не свисти свистуну, наивная душа.
– Ты хотел меня в бордель отдать.
– А теперь перехотел.
– Это что, была проверка?
– Может быть да, а может быть и нет.
– Почему именно меня? Девчонок пруд пруди же. Красивых, – добавила Саша, вспомнив о Елене.
– Ты интересная, вот поэтому.
– И почему же не отдал?
– По той же причине.
Саша вздохнула. Чувствовала, что он врет, но, наверное, лучше сидеть так здесь, с ним, чем где-то – одной.
– Я иногда придумываю, как будто устраиваю тут пожар, – начала она откровенно. Перед Лотом можно было не фильтровать, он не собирался, судя по его настроению, делать ей ничего плохого, а что он о ней подумает, теперь уже все равно. – Тут в трюме плохо все с пожарной безопасностью, ты замечал? Не всегда, а вот в такие вот моменты, как сегодня… Можно было бы устроить такое, смертельно-грандиозное. Ясное дело, что до палубы огонь не дойдет, зато здесь у нас все-все сгорит. И, может быть, тогда Ковчег наконец развалится.
Лот смотрел на нее с интересом.
– А что ты будешь делать потом, пироманка?
– Гореть, конечно.
– Я видел Капитана однажды. Вблизи, вот как тебя сейчас, – произнес неожиданно погрустневший Лот. Хорошо бы, если бы это было правдой, ответным откровением на откровение, а не очередной тирадой ни о чем и маской.
– Почему ты его не убил?
– Потому что он убил меня.
Саша дотронулась до его рукава.
– Расскажи мне, – попросила она серьезно.
– Ну, я вообще-то застал на своем веку Восстание двадцати, ты знала? Я был немногим старше тебя сейчас. Жил внизу, а работал там, на палубе. Показывал фокусы и веселил. И в Восстание ввязался потому, что мыслил примерно как ты – пожарами. Хотел для жены лучшей жизни, чем у нас была.
– У тебя что, есть дети?
– Теперь у меня нет даже жены, девочка, не умеющая слушать! Ты говорила: где же мое богатство, если я Король? Я не Король, девочка Саша, я клоун. Меня так наказали после Восстания, меня, а ее – повесили. Как и отца твоего Дуга и многих, многих других дураков. А я остался развлекать толпу, то есть делать все то же самое, только публика теперь другая.
– Значит, нет никакой революции? – шепотом спросила Саша.
– Революции нет, но зато вышла бы отличная книжка. Фантастический роман. Только представь: корабль, который плывет сам не знаю куда, найти то, сам не знаю что, ну и далее по тексту. С элементами мистики. И драмы.
Он наклонился ближе, глядя не на Сашу, а на то, как нервно она сжимает его рукав.
– Скажи, а ты не думала, что стоит жить здесь и сейчас? Что стоит хотя бы попытаться, – заметь, я не утверждаю, что это вообще хоть у кого-то получается, но – жить сегодняшним днем? Не страдая и не думая. Смотри, да не на меня посмотри, а на них, в ангаре. Они пытаются радоваться. Скажи, тебе знакомо это состояние? Это слово?
Саша низко наклонила голову.
– Ну вот, не хочешь даже посмотреть.
Он осторожно отцепил от себя ее пальцы. И поднялся легко, как будто не просидел битый час сгорбившись на самом краю ящика.
– Я приглашаю тебя на танец, юная Саша.
Саша сердито помотала головой.
– Давай, ты ведь даже не хочешь попробовать. Неужели ты откажешь мне, сироте и вдовцу, даже в такой маленькой просьбе?
Он тянул ее за руки.
– Я не хочу, я не умею даже, мне не нравится эта дурацкая музыка! – отбивалась она. – И не смей меня обнимать! Все сегодня только и делают, что меня обнимают!
– У нас будет другая музыка, своя. Ну не шипи, как разъяренная матушка-гусыня. Слушай только меня, слушай и смотри…
Лот начал медленно кружиться, невесомо придерживая Сашу за талию, тихо напевая себе под нос старый, как затопленный в воде мир, мотив:
