Тятя приказывает мне убегать, но я не могу его бросить — как он не оставил меня, не способную превратиться ни во что, кроме спящего на руинах тощего котёнка, как он протянул мне свою, иссушенную запретной магией и веками, руку, позволяя вдохнуть запах. Потому даже не пытаюсь убежать: разрастаюсь, принимаю своё излюбленноё обличье и бешенно бью по воздуху хвостами, не позволяя проклятым псам приблизиться. Не ваш час, призрачные собачки! Раскидываю их в стороны, мечу в горло вожака, на лбу которого сияет печать контракта, но не успеваю: звуки вдруг смещаются на другой план, и все, что можно слышать — тихий хрип и хруст костей сзади.
Тятя проиграл.
— Окружайте! — кричит Незрячий, — Это прорыв в магии! Как он только исхитрился закрепить это в мире живых?! Нельзя упустить!
Я — не это. Я — …
— Риа! — от этого рёва сотрясаются стены, вздрагивают руки-щупальца Джеки, обвившие мою шею, дёргаются губы, застывшие рядом с моими. Обычно глас демона — последнее, что люди слышат в своей жизни, но иногда с него все начинается.
Я зарычала, низко и бешено. Да как ты посмел, проклятая беззубая развалина, прикасаться к этим воспоминаниям? Заплатишь-шь… ты мне за это заплатишь! Печать дрогнула, сияющая лунным светом шерсть стала пробиваться сквозь мою кожу, сзади материализовался хвост.
Взмах когтей — и голова Джеки покатилась по полу, подпрыгивая забавно, чисто мячик. Захотелось погнать его по полу, играясь, но сознание у меня ещё оставалось, и оно напоминало: садовник. Мы пришли, чтобы его нанять. Оборачиваюсь к мальчику, и вот не хочу думать, кто из нас сейчас краше: скархл или все же я.
— Просыпайся! — вырывается ворчанием, шипением, клекотом — и синющие глаза напротив, наконец, открываются.
— Кажется, мне сменили лекарство, — бормочет, глядя на меня, наш свеженанятый служащий, — Вот это приход…
— Хватит болтать, — рычу, прислушиваясь ко звукам в коридоре, — Я тебя на работу нанимать пришла! Пойдёшь со мной?
— Куда?
— Туда, где будет лучше, чем здесь!
— Где угодно лучше, чем здесь. Пойду!
И щупальце напротив его сердца истаивает, корчась. Мир вокруг вдруг начинает обретать форму: очевидно, паразит, лишившись основного донора, основательно ослаб. С этими тварями, однако, маковку чесать некогда, потому хватаю юношу руками-лапами и волочу к зарешеченному окну — это, видимо, чтобы пациенты от счастья великого вниз не падали, аки яблочки в грозу… Закрыто на совесть, ещё и зачаровано — обжигаюсь, пока выдираю решётку с мясом, но оно того стоит: окно разлетается веером стеклянных брызг, и нам в лицо радостно дует прохладный ночной ветер, словно приветствуя — выжили, молодцы!
— Мы прыгнем? — шепчет он, и я киваю. Губы садовника на миг кривятся в странной усмешке.
— Значит, вот как это кончится… Но это выход. Кем бы ты ни была, киса, спасибо, что пришла.
И он шагнул вниз.
— Ты чем думала?!
— Элле, я не заставляла вас идти со мной…
— Вот именно! Ты чуть не попёрлась одна — ладно, с тем недоразумением — в объятия разожравшегося до опупения скархла. И ради чего? Ради этого?!
Поворачиваемся, смотрим на садовника. Тот реагирует как-то мирно: себя руками обхватил, вдыхает ночной воздух, глядит на нас с любопытством эдаким меланхоличным, почти исследовательским. Не дождавшись от него реакции, снова смотрим друг на друга.
— Я спас пророка! Ты в это только вдумайся! — возмущается демон, — Да это почти неприлично! Мы, чтоб ты знала, идеологические противники!
— Вы будете нечасто видеться, — обещаю, — Я уже выпросила у дома для него отдельный вход. Пожалуйста, элле!
Смотрю снизу вверх человеческими глазами, ткань платья мну. Он рукой лицо прикрывает, бормочет что-то на древнем наречии. Не смею хозяина торопить, стою, жду, наблюдаю издали за тревожными огнями в воздухе: крыша правого крыла дома скорби, где мы прислугу нанимали, просела, и служащие контроля вместе с пожарными да магами уже начали разбирать завалы.
— Извините, — вежливо вклинивается садовник, обращаясь ко мне, — Не мне, конечно, предъявлять претензии, но… а почему у вас крыльев нет? Вроде бы ведь должны быть, белые.
Моргаю. Не, если сорвать печать, то у меня при желании вполне себе будут крылья, крапчатые, соколиные, но…
— А почему обязательно белые?
— Ну, как бы… вроде как, вам подобные в легендах белокрылыми описаны…
И тут Мэрдо как захохочет.
— Эй, богоизбранный, — сквозь смех выговаривает, — Это что же, ты думаешь, что умер?
И тут я и сама поняла и рассмеялась. А ведь правда, как это все для бедного парня выглядит — он лежал себе в больнице, с катушек съезжал потихонечку под чутким присмотром скархла, и тут — пробуждение, прыжок в окно, во время которого я его подхватила неловко, потому башкой стукнуться он успел и сознание потерял. И вот приходит он, значит, в себя, а тут мы такие прекрасные, с истинным-то зрением зрелище вообще должно быть ошеломительным, спорим о его дальнейшей судьбе. Как тут не вспомнить о основном постулате веры в Солнечного Бога: после смерти всяческого неоднозначно прожившего жизнь индивида крылатый посланник света и демон спорят, какова будет судьба души.
— Не дождешься, — говорю, — Мы по другому поводу. Нам, правда, садовник нужен. И вообще, с чего ты меня-то хоть к посланникам причислил?
— Ну, вы пытались меня спасти, и светитесь…
— Да-да, — ехидно напевает демон, — Вот этот момент меня тоже интересует, кстати. Настолько, что дома нас ждет небольшой… разговор.
Кошусь раздраженно на садовника. Вот кто ж некоторых за язык-то тянет…
— Извините, если обидел, — бормочет тот.
— Повеселил, — фыркает Мэрдо, — Нет, ну надо же… Только, парень, тебе бы по-хорошему к Незрячему в ведомство, к псам божьим: с руками оторвут.
— А можно все-таки к вам? — вопрошает наш спасенный. Я тут же делаю очень просящее лицо — вот разбежалась и отдала свою добычу Незрячему, да-да, три раза. Демон вздохнул, словно смиряясь с неизбежным:
— Ладно, идёмте домой, там разберёмся. Тебя хоть как зовут, парень?
— Акэль.
— Надо же, прям как покойного маркиза Эльдаро.
— Да.
— Тоже, говорят, худощавый, узколицый, темноволосый и синеглазый.
— Да, бывают такие совпадения.
— Ладно, — говорит Мэрдо, вздыхая страдальчески, — Работай! Зато такой прислуги, как у меня, точно ни у кого не будет!
А я иду следом за ними и, так сказать, осмысливаю. Это я, получается, не кого-то там, а наследника знатной фамилии похитила?..
— Ну, и куда ты собралась?
— Я схожу, приготовлю вам поесть, элле, и вообще, работы столько — ай-ай-ай!
