— Если тебе нужно… если ты скажешь, я это сделаю, — произнесла она, пряча глаза.
Фил вздохнул: да, у нее синяки на лодыжках и запястьях, искусанные, кровоточащие губы, несколько царапин, порванная одежда. Но доказать, что имела место попытка изнасилования… Филипп вспомнил ту девушку из Москвы, которую разыскал во время своих разъездов и «следственной» работы. Алина немногое ему рассказала, предупредила, что не станет ворошить прошлое, что ей и так хватило «внимания», она просто не знала, против кого идет, иначе заставила бы себя забыть — все равно все вышло еще хуже.
— Тебе придется пройти сквозь ад.
— Я это сделаю, — Аня тряхнула головой. — У нас же есть фотография.
— Я ее удалю.
— Зачем? — она вскинула глаза. — Нельзя позволить ему продолжать! Нельзя!
— Я не позволю, — сказал Фил, обнимая ее и прижимая к себе. — У меня хватает материала. Но тебя я вовлекать в это не хочу.
Она немного расслабилась, лежала в его объятьях, глядя в потолок, то и дело поднимая руку и шаря по вырезу свитера. Фил знал, что это временное спокойствие, привычка сдерживаться, контролировать эмоции. Но чем быстрее вырвется то, что внутри, тем лучше. После смерти родителей его сестра Настя держалась три недели, но потом свалилась сначала в истерику, затем в многодневную депрессию.
Так и вышло. Посреди ночи Аня резко села в кровати и стала задыхаться. Она пыталась вздохнуть, но не могла. Он принес воды, кричал:
— Смотри на меня! Дыши! На меня смотри! Я здесь!
Она наконец заплакала, обняла Фила, прижалась.
— Дурашка, — повторял он. — Не нужно сейчас быть сильной.
— Назови меня так еще.
— Дурашка.
— Я тебя так люблю!
— А я, думаешь, меньше?
— Знаю. Я сейчас страшная, противная, заплаканная, ною — а ты не уходишь. Рука болит?
— Немного. Теперь ты будешь меня лечить. Приятно.
… Он принял душ, а когда вышел, Аня уже сидела на кровати, поджав ноги в узких джинсах. Улыбнулась так ласково, что ему захотелось плюнуть на все и до одури целовать ее в припухшие губы. Но делать этого было нельзя. Пусть говорит, что успокоилась — пройдет еще немало времени, прежде чем она перестанет вспоминать. Он подождет. Лишь бы она пришла в себя. А там пусть решает сама, Фил примет любое ее решение.
Они провели вместе весь день. Валялись в кровати, стараясь поменьше друг к другу прикасаться и разговаривая на отвлеченные темы, перебивая друг друга и смеясь, читали, смотрели глупое видео на ю-тьюбе. Фил откопал в своих закромах свой старый сотовый, вставил туда сим-карту, но телефон отключил. В предновогодние дни, время аварий и поломок с пьяного дела, его могли в любой день вызвать в сервисный центр. Деньги нужны, конечно, но только не сегодня.
Аня потихоньку успокаивалась, даже с аппетитом поела горячие бутерброды, которые Фил разогрел в своей микроволновке. Он старался очень осторожно проскальзывать в свой блок, ни к чему им слухи, сплетни. И так уже многие знают или подозревают.
— Я не верю, что он так все оставит, — сердито сказала Аня, растягивая зубами расплавившийся сыр на бутерброде. — Что-то придумает. Не видать мне аспирантуры как своих ушей.
Она вздохнула. Фил готов был расцеловать ее за эту сердитость и мысли о карьере. Все будет хорошо, она сильная, она Железная Анна. Вечером он все-таки ушел к себе в блок. Аня попросила. Сказала, что примет снотворное и будет спать. Фил не стал настаивать, даже обрадовался (ему и так трудно было выдерживать ее близость), только смазал ей «троксевазином» синяки на ногах и запястьях. Он скрипел зубами, размышляя над тем, смогут ли они с Катей довести дело до конца.
После второй пары в понедельник Соколова встретила его с выражением шока на лице — она посмотрела ночное «горяченькое» видео.
— Пришла, компы работают, на экране сообщение о нарушении безопасности. Посмотрела…. Фил, это чё? Анна Сергеевна как?
Филипп в двух словах рассказал Кате о событиях ночи. Соколова болезненно поморщилась:
— Жаль! Я все понимаю, но… жаль. Я сама бы… приставания — это еще туда-сюда, но такое!
— Я не могу, — объяснил Фил. — Вся грязь польется на нее. У нас всегда так.
— Ничего, — бодро сообщила Катя. — И так есть, что предъявить. Лала на камеру высказалась, есть еще видео и фото, Светлана Родионовна, — Соколова хихикнула, — если что, имеется… Поднимем общественный резонанс, раз по закону не можем. Я страничку создала на сайте жертв сексуального харассмента.
— Дерзай, Катюха, — одобрительно сказал Фил, — а я к Воейко.
Он беседовал с профессором всю пару, прогуляв экономику. Но Степан Петрович и не думал гнать своего студента на занятия. Он слушал, листал папку и задавал вопросы, наливаясь гневом.
Аня
Когда Аня пришла на пары во вторник, не послушав Фила, который уговаривал ее притвориться больной на несколько дней, весь вуз уже гудел. О том, что Каде уволился после разговора с Воейко, ей сообщила Светочка. Аня содрогнулась, увидев замдекана по воспиталке, но красочный, плохо замазанный синяк под глазом у женщины сразу отвлек ее от… воспоминаний.
— Что с вами, Светлана Родионовна? — с ужасом спросила Аня.
— Эх, — Светочка коротко вздохнула, опустив глаза. — Муж.
— Он же у вас неревнивый! — изумилась Аня и прикусила язык.
— Ну… как бы да, — грустно согласилась женщина. — Я тоже так думала.
— А что? — с некоторой агрессией спросила Катя, когда Аня поймала ее в столовой. — У Светочки муж — добрейшей души человек. Пусть знает. Я фейс Герра Хера вырезала, а то Светочкин Петр Анатольевич полезет ему морду бить и инвалидом останется. Петр Анатольевич — человек хрупкий, тонкой душевной организации, учитель в школе, заслуженный, кстати.
Сайт Кати за несколько дней наполнился постами от жертв Каде. Среди них было много пустых, бранных и глупых сообщений, и, в целом, серьезных доказательств харассманта почти не наблюдалось. Но профессор Воейко подошел к делу основательно. Он грозился доказать, что Каде присвоил себе несколько разработок его лаборатории. Материала, собранного Филом, Лерой и Катей, хватило бы для обвинений в хищении интеллектуальной собственности. Но ректор, как и ожидалось, постарался дело замять. Ему с лихвой хватило резонанса в связи с обвинениями в сексуальных домогательствах в адрес его перспективного научного работника. Гудел Каратовский филиал, и за ним загудел головной вуз. Воейко выразился, что дело так не оставит и пойдет другим путем. Фил сказал Ане, что профессор слово свое всегда держит.
Аня с горечью наблюдала за ажиотажем вокруг имени Каде. Еще вчера этот человек был всеобщим любимцем, а теперь стал изгоем. Ей не было жалко Германа… и все же было. Каде заслуживал наказания, но Анна скорбела о том, что профессиональный талант и обаятельность этого мужчины были направлены им во вред другим людям.
