– Что тебе нужно, Алекс? – я высовываюсь из окна и специально, еще раз называю его нелюбимым именем.
Один Бог знает, чего мне стоило обратиться к нему напрямую – не заикаясь и не путаясь в словах.
Он, ожидаемо, хмурится.
– Нам надо поговорить, Лиля. Хватит уже бегать от меня…
И решительно, безо всякого стыда, обходит машину, собираясь по всей видимости, усесться рядом со мной на пассажирское сиденье.
В панике от того, что сейчас окажусь с ним рядом, я даю по газам и резко выруливаю вбок, но он уже успел схватиться за ручку дверцы, и та тянет его, заставляя податься вперед всем телом. Чтобы не упасть, он делает широкий шаг вперед и уходит ногой вниз, в какую-то дыру в асфальте – судя по звуку, наполненную водой. И рушится, вслед за отъезжающей машиной, лицом вниз, исчезая из поля моего зрения.
Уже в полнейшем ужасе, я торможу, выскакиваю, бросая машину на середине дороги, бегу сломя голову обратно к нему. Сердце готово выскочить из груди – не дай Бог я его убила! А если ранила?! А если он из-за меня ногу сломал?! И что я скажу Маше, которая именно это и увидела в своем сне?!
Пока добегаю, он уже на ногах – стоит, тяжело опираясь о багажник чужой машины. Его ноги мокрые до колена – вся штанины вымочена насквозь. А левая – о ужас! – как-то странно подогнута.
– Ты в порядке? – обхватываю его за пояс, даю опереться о свои плечи. Он явно не против.
– Понятия не имею… – хрипит он и морщится, словно от боли. – Сейчас проверим.
Когда он перемещает свой вес на меня, я даже слегка зажмуриваюсь, потому что прекрасно помню, сколько весит эта гора тренированных мышц, но отчего-то мне не тяжело – он скорее прижимает меня к себе, нежели наваливается. Осторожно перемещает вес на поджатую ногу и издает глухой и весьма страдальческий стон.
– Твою ж… Черт… Как бы не перелом…
У меня леденеет сердце. Хочется плакать и я изо всех сил прикусываю губу, чтобы не разреветься. Что ж я за чудовище такое – живого человека чуть не угробила?!
– У тебя телефон в кармане? Надо вызвать скорую... – выдавливаю из себя и, не спрашивая разрешения, начинаю шарить по его карманам. Сначала по внешним, потом, ничего не обнаружив там, по внутренним карманам штанов и рубашки.
Александр Борисович странно цепенеет, словно окаменевает, и я физически чувствую, как воздух накаляется и теплеет вокруг его тела. Боже, неужели, у него поднимается температура? Или это… это… столбняк?!
Я ахаю. Ну, конечно! Все признаки столбняка на лицо! Я, конечно, не очень помню, отчего бывает столбняк, но по логике все сходится! Может, он еще и головой грохнулся – того и гляди, в обморок упадет и застынет, как деревянная доска.
Там, вроде бы еще бледность смертельная должна быть при столбняке, вспоминаю я и задираю голову, чтобы всмотреться в его лицо – а ну как уже смертельно побледнел?
Однако, лицо господина ректора вполне себе розовое. Покрасневшее, я бы даже сказала – особенно в районе скул. Рот приоткрыт, глаза же, наоборот – полузакрыты и странно потемнели, что заметно даже из-под ресниц.
Подозрение, что все это неспроста и совсем не то, чем кажется, накрывает меня, но среагировать я не успеваю – слишком уж он близко. Слишком плотно меня уже держат его руки, имея все возможности прижать еще ближе. И делают это – крепко подхватывают меня и… я в ловушке. В ловушке его близости, тепла, рук, глаз… Словно пришпиленная к доске бабочка я замираю, вяло сопротивляясь свободными конечностями…
– Лиля… – произносит он с некоторым удивлением, закапывая руку сзади мне под волосы. А потом наклоняется ближе, и я вижу свое отражение в его глазах… И почему-то вижу себя тогдашнюю, а не теперешнюю – влюбленная девчонка с пирсингом в брови, которой кажется, что впереди еще целая бездна любви и бессонных, счастливых ночей в его элитной мансарде старого нью-йоркского лофта.
И он целует меня – как раньше, как тогда, когда мы были счастливы.
Обмирая от нежданного удовольствия, я откидываю голову, чувствуя, как зрачки мои уходят под веки. Его губы – мой сахар, мой наркотик. Моя самая главная слабость и мое падение.
Я могу целовать его вечно. Всю жизнь, пока мы оба не сморщимся от старости…
И, боже мой, как же охренительно он умеет целоваться! От его поцелуев выключается тот остаток мозгов, который еще сохранился после его близости.
В какой-то момент мне нужен воздух, я отклеиваюсь от его губ и жадно вдыхаю. И тут, вместе с воздухом, реальности захлестывает меня с головой.
Грязный обманщик! Но я?! Как я могла ему позволить?! Задыхаясь, отталкиваю его, но он не пускает, продолжает тискать меня и прижимать к своему разгоряченному телу. Продолжает пытаться поцеловать – в лицо, в шею, в губы – куда угодно…
Я рычу от злости и, высвободив руку, влепляю ему пощечину. Он не реагирует.
– Лиля… Прости меня… Не уходи… подожди, Лиль… – устав бороться со мной, он тоже рычит и слегка встряхивает меня за плечи. – Немедленно прекрати истерику! Хватит! Успокойся, и давай поговорим!
– Не хочу я с тобой разговаривать! – кричу, понимая, что у меня действительно истерика. – Не хочу, понимаешь? Ты лгун! Грязный лгун!
Рыдания вырываются из меня настолько неудержимо и неконтролируемо, что я сама поражаюсь себе. Всегда вроде была сдержанной, а в эти два дня как с цепи сорвалась…
– Сволочь! Ненавижу тебя! Ненавижу!
– Тшш… тихо… иди сюда… – успокаивает он, будто я маленький ребенок или животное, которое надо приручить. Дергает меня на себя, обнимает, закапывается носом в мои волосы…
И вот я уже рыдаю ему в грудь – бурно, обильно, поливая его горячими слезами. Понимая, что он выиграл этот раунд, и от того рыдая еще сильнее.
– Обманщик… грязный обманщик… ненавижу...
7-2
– Я, наверное, всю косметику размазала, – шмыгаю носом и прячусь за салфеткой, пытаясь одновременно и высморкаться, и вытереть лицо. Не подумав, сначала высмаркиваюсь и тупо пялюсь в салфетку, не понимая, что теперь со всем этим делать.
Саша смеется при виде этой картины и протягивает мне новую салфетку, без всякой брезгливости забирая грязную и выбрасывая ее куда-то под сиденье.
У меня же от его смеха в душе становится так тепло, будто я выпила теплого чаю с молоком и медом. До такой степени, что я снова хочу спрятаться за салфеткой, потому что щеки мои рдеют и алеют как у шестнадцатилетней девственницы. О да! Краснеть я умею до самых кончиков ушей.
Минут через пять кое-как приведя себя в порядок, я готова выйти из его машины. Мою мы оставили возле дома – водить я была явно не в состоянии.
– Стоп! – приказывает он прежде, чем я успеваю открыть дверцу. Непонимающе застываю, следя взглядом за тем, как он обходит машину и галантно распахивает передо мной дверцу.
