Собственное замечание меня поразило, поскольку, когда я смотрел на доску, именно такой мне и казалась Лора.
— Вы правы, — согласился Бад. — Я был очень разочарован бесчувственностью жены и ее равнодушием к моим проблемам. Поэтому обвинения не ограничивались мыслями. Мои чувства тоже были зашорены и осуждали. Они говорили: «Я раздражен, потому что ты меня провоцируешь; я зол из-за твоих действий». Оказавшись в шорах, я только и делал, что уличал: и мысли, и чувства убеждали, что Нэнси виновата.
— И если уж на то пошло, — продолжал он, — нужно ли было винить Нэнси? Я был зол и раздражен из-за нее, как твердили мне мои чувства? Говорили ли мысли и чувства правду?
Я поразмыслил. Не уверен. Казалось странным, что чувства могут лгать, а Бад на это и намекал.
— Смотрите сами. — Бад указал на доску. — Что произошло в этом рассказе между тем моментом, когда я не был раздражен, и тем, когда пришел в такое состояние?
Я посмотрел на доску.
— Вы решили не делать того, что поначалу считали нужным, — сказал я. — Изменили себе.
— Именно. И только это и случилось. Итак, что же вызвало мое раздражение и злость на Нэнси?
— Ваша измена самому себе, — сказал я. Голос дрожал, потому что я был поражен последствиями этой мысли. Правда? Это действительно так?
Я снова посмотрел на схему. До измены самому себе Бад видел в Нэнси, несмотря на ее недостатки, просто человека, которому надо помочь. Это я понимал. Но после измены себе она превратилась в совершенно другого человека для него. Ему стало казаться, будто она просто не заслуживает его помощи, и Бад решил, что дело в ее поведении. Но это было не так! Единственное, что произошло с момента, когда он не чувствовал злости и раздражения, до времени, когда он их ощутил, — это измена Бада самому себе, в то время как Нэнси не делала ничего. Итак, чувства Бада лгали ему!
«Но в моем случае этого не может быть! — мысленно воскликнул я. — С Лорой действительно проблемы. Я этого не придумываю, и одному Богу известно, как я стараюсь. Никакой нежности, никакой заботы с ее стороны. Она холодная, как лезвие кинжала. И я знаю, как больно может царапать это лезвие. Она искусно этим пользуется. Но Бад говорит, что виноват я? А что же Лора? Почему она не виновата?»
Тут мне пришла в голову другая мысль: «Все правильно, — сказал я себе. — Возможно, виновата действительно она. Это она изменяет сама себе». Мне стало легче.
«Но секундочку, — заспорил я с собой. — Я ведь обвиняю. Сама мысль об этом — уже обвинение. А обвинять Бад начал после того, как изменил самому себе, а не до того».
«Да, ну и что? — парировал я себе. — Если Лора первая развязала войну, мои обвинения оправданны».
«А зачем оправдываться?»
«Что ж такое? Почему я терзаюсь? Это у Лоры проблемы».
«Но Бад тоже так считал», — вспомнил я.
Я почувствовал, что разрываюсь между тем, что вроде бы знаю, и тем, что начал узнавать. Или все, что мне говорят, ерунда, или я ошибаюсь. Я был в смятении.
Но потом нашел выход.
13. Зашоренная жизнь
Я снова взглянул на доску: «Да! — мысленно обрадовался. — Все проблемы от того, что Бад предал чувства, которые испытывал к Нэнси. Но у меня редко возникают такие чувства к Лоре. И причины очевидны: Лора просто гораздо хуже, чем Нэнси. Никто бы не захотел что-то для нее делать, уж такая она. Мой случай другой. Проблема Бада была связана с тем, что он изменил сам себе. Я же себе не изменяю». И я сел на место в полном удовлетворении.
— Вроде понимаю, — сказал я, готовясь задать вопрос. — Думаю, что разобрался в идее измены самому себе. На всякий случай: мы, люди, порой видим потребности других и считаем, что можем им помочь. Правильно?
— Да, — почти в унисон отозвались Бад и Кейт.
— И если у меня возникает подобное ощущение, но я иду против него, изменяю собственным представлениям, будто должен что-то сделать для другого. Это и есть измена самому себе. Верно?
— Совершенно справедливо.
— И когда я изменяю себе, начинаю по-иному смотреть на вещи. Мой взгляд на других, на себя, на обстоятельства — все искажается, чтобы оправдать мои текущие действия.
— Верно, — подтвердил Бад. — Вы начинаете видеть мир так, что это извиняет вашу измену самому себе.
— Хорошо, — сказал я, — понимаю. Это и есть те самые шоры. Я надеваю их, когда изменяю себе.
— Да.
— Но вот вопрос: если у меня не возникает ощущения, которое я мог бы предать? Например, если ребенок плачет, но я не чувствую ни малейшего желания встать, а просто толкаю локтем жену и прошу ее пройти к младенцу? Это не измена самому себе и не надевание шор, правда?
Бад немного помолчал.
— Том, это очень важный вопрос. Нужно внимательно к нему отнестись. Носите вы шоры в этот момент или нет, не знаю. Стоит вспомнить соответствующие ситуации в вашей жизни и решить все самостоятельно. Но есть кое-что, о чем мы еще не говорили. Возможно, это поможет разрешить вашу дилемму.
Пока мы разобрались с тем, как надеваем шоры. Теперь рассмотрим, как носим их.
— Носим шоры? — переспросил я.
— Да. — Бад встал и показал на доску. — Обратите внимание: когда я изменил сам себе, стал прибегать к самооправданиям. Я начал считать себя «трудолюбивым», «ответственным», «чувствительным», «хорошим отцом» и «хорошим мужем». Таким я виделся себе после той самой измены. И вот важный вопрос: пока я спокойно лежал в кровати до измены самому себе, занимался ли самооправданиями?
Подумав, я ответил:
— Кажется, нет.
— Именно так. Подобные самооправдания стали следствием измены самому себе — когда мне действительно потребовались оправдания.
— Да, понятно, — сказал я.
— Смотрите, — продолжал Бад. — История измены самому себе, о которой мы сейчас говорим, — простой пример, к тому же случившийся много лет назад. Как вы думаете, это единственный пример такого плана?
— Не уверен, — ответил я.
— Можете не сомневаться, — усмехнулся Бад. — Думаю, не было и дня, чтобы я не изменял себе каким-то образом; возможно, речь идет даже о часах. Я всю жизнь изменяю себе, как и вы, и Кейт, и все сотрудники Zagrum. И каждый раз при этом я начинаю искать оправдания, как и произошло в истории, которую мы обсуждаем. В результате некоторые из этих самооправданий стали для меня характерны. Это и есть мои шоры, которые я ношу во всех ситуациях подряд.
