Когда я добрался до главного вестибюля третьего этажа, меня встретила Мария, секретарь Бада.
— Вы, наверное, Том Каллум, — с энтузиазмом сказала она.
— Да. У меня на девять назначена беседа с Бадом, — ответил я.
— Да. Мистер Джефферсон попросил, чтобы вы подождали его в Восточной комнате. Он должен прийти через пять минут.
Мария сопроводила меня по коридору в большой конференц-зал. Я подошел к длинному ряду окон и стал наслаждаться видом на кампус сквозь листья зеленого леса Коннектикута. Примерно через минуту раздался энергичный стук в дверь, и вошел Бад.
— Привет, Том. Спасибо, что пришли, — сказал он и с широкой улыбкой протянул руку. — Пожалуйста, садитесь. Выпьете чего-нибудь? Кофе, сока?
— Нет, спасибо, — ответил я.
Я расположился в ближайшем черном кожаном кресле, спиной к окну, и стал ждать, пока Бад в другом углу зала нальет себе воды. Он вернулся с полным графином и еще одним стаканом и поставил их на стол.
— Иногда тут бывает очень жарко. Нам многое предстоит сделать этим утром, так что пейте смело.
— Спасибо, — пробормотал я. Конечно, я был благодарен за воду, но никак не мог понять, что же должно произойти.
— Том, — резко начал Бад. — Я попросил вас прийти сегодня по одной-единственной, но очень важной причине.
— Слушаю, — сказал я ровно, пытаясь замаскировать волнение.
— У вас есть проблема, и ее нужно решить, если вы собираетесь и дальше работать в Zagrum.
Меня как будто ткнули ножом в живот. Я пытался подобрать какие-то слова или просто издать звук, но словарный запас оставил меня. Сразу почувствовал, как бьется сердце, а кровь отливает от лица.
Несмотря на вполне успешную карьеру, я имел серьезный недостаток: меня очень легко выбить из колеи. Я научился компенсировать это, натренировав лицевые мышцы и глаза, чтобы ничто не могло выдать тревоги. И сейчас, казалось, мое лицо самостоятельно поняло, что оно должно действовать независимо от бешено стучащего сердца. В противном случае я превращусь в того самого съежившегося от страха третьеклассника, который покрывался холодным потом, пока миссис Ли раздавала домашние задания.
Наконец я выдавил:
— Проблема? Что вы имеете в виду?
— Вы действительно хотите знать? — спросил Бад.
— Не уверен, но, скорее всего, мне нужно.
— Да, — согласился он, — нужно.
2. Проблема
— У вас есть проблема, — продолжил Бад. — О ней знают ваши коллеги, о ней знает ваша супруга, о ней знает ваша теща. Думаю, даже соседи о ней знают. — Вопреки собственным словам, он продолжал тепло улыбаться. — Проблема в том, что о ней не знаете вы.
Я был поражен. Как узнать, что у меня есть проблема, если я даже не представлял, что он имеет в виду?
— Боюсь, не понимаю, о чем вы говорите, — сказал я, пытаясь выглядеть спокойным.
— Давайте для начала обсудим примеры, — ответил он. — Помните, у вас была возможность заправить машину перед тем, как ее возьмет жена, но вы решили, что она может это сделать сама, так что приехали домой с пустым баком?
Я силился вспомнить.
— Да, вроде было такое.
И что? Я все еще не понимал.
— Или когда вы обещали детям пойти в парк, но в последнюю минуту передумали, прикрывшись каким-то слабым оправданием, так как подвернулось что-то более интересное?
Я вспомнил о своем мальчике, Тодде. Действительно, я не так много времени проводил с ним, но не считал, что дело было полностью во мне.
— Или когда в схожих обстоятельствах, — продолжал он, — вы все же отвезли детей туда, куда они хотели, но при этом заставили их чувствовать себя виноватыми?
«Да, но ведь я их отвез, — подумал я. — Разве это не считается?»
— Или когда припарковались в зоне для инвалидов и потом симулировали хромоту, чтобы вас не посчитали настоящим наглецом?
— Я никогда так не поступал, — ответил я.
— Нет? Хорошо, а вам случалось парковаться там, где нельзя, и потом специально выбегать из машины с озабоченным видом, будто у вас такое важное дело, что пришлось оставить авто именно в этом месте?
Мне стало неуютно.
— Может быть.
— Позволяли ли вы коллеге сделать то, что явно вызвало бы у него трудности, хотя легко могли остановить его или предупредить?
Я молчал.
— Если говорить о работе, не скрывали ли вы от других важную информацию, даже понимая, что коллегам она очень пригодилась бы?
Должен был признать, такое случалось.
— Не относитесь ли вы порой к окружающим слишком презрительно? Не браните ли их, например, за лень или некомпетентность?
— Не думаю, что это называется «бранить», — неуверенно сказал я.
— Тогда как вы поступаете, считая, что другие некомпетентны? — спросил Бад.
Я пожал плечами.
— Думаю, пытаюсь сделать так, чтобы они как-то изменились.
— То есть вы прощаете подчиненных и всячески демонстрируете свою мягкость, чтобы добиться от них того, чего хотите? Хотя на самом деле продолжаете их презирать?
Этот упрек показался мне незаслуженным.
— Вообще-то я думаю, что очень стараюсь справедливо обращаться с подчиненными, — возразил я.
— Уверен, так и есть, — сказал он. — Но спрошу. Что вы чувствуете, когда «справедливо обращаетесь с подчиненными», как говорите? Продолжаете видеть в них проблему?
— Не уверен, что понимаю вас, — ответил я.
— Вот что я имею в виду. Вы считаете, что вынуждены ладить с этими людьми? Скажите честно: по вашему мнению, вам приходится усердно работать, чтобы исправить все сотворенное этими надоевшими сотрудниками?
— Исправить? — спросил я в недоумении.
— Подумайте об этом. Вы знаете, что я имею в виду, — сказал он с улыбкой.
На самом деле я был не согласен с Бадом, хотя, казалось, начинал понимать, о чем он говорит. И лихорадочно пытался продумать приемлемые способы защиты.
— Видимо, я действительно считаю некоторых людей ленивыми и некомпетентными, — ответил я наконец. — Так я не прав? Ленивых и некомпетентных людей не бывает?
Акцент на «не бывает» оказался слишком сильным, и я уже проклинал себя за то, что позволил раздражению прорваться наружу.
Бад покачал головой.
— Вовсе нет. Я говорю сейчас только о вас, Том. И немного о себе.
Он помолчал и продолжил:
— Итак, как вы поступаете, встречая ленивого или некомпетентного человека?
