У меня есть восемнадцатилетний сын Брайан. Честно говоря, с ним тяжело. Например, меня беспокоит, что он очень поздно приходит домой, — она сделала паузу.
Я был так поглощен размышлениями о Лоре, что почти забыл о проблемах с Тоддом. Когда Кейт упомянула о своем сыне, одна только мысль о Тодде испортила мне настроение.
— Допустим, я зашорена по отношению к Брайану. Как, по-вашему, я буду относиться к тому, что он поздно возвращается?
— Наверное, — начал я, — вы будете считать его безответственным.
— Хорошо, — сказала Кейт, — что еще?
— Что от него одни проблемы.
— И он не очень-то тебя уважает, — присоединился Бад.
— Да, — согласилась Кейт. Показывая на доску, она спросила: — Бад, можно стереть схему обвинений?
— Конечно.
Бад сел на место, и Кейт подошла к доске. Она записала то, о чем мы говорили.
— Хорошо. — Она добавила несколько последних штрихов. — Смотрите.
— Итак, если я зашорена и считаю Брайана безответственным и не уважающим меня источником проблем, что могу сделать в этой ситуации?
— Видимо… — я раздумывал.
— Наверное, установишь жесткие правила, — вмешался Бад.
— И начнете его сильно критиковать, — сказал я.
— Да, хорошо, — сказала Кейт, записывая наши мысли. — Что-то еще?
— Возможно, вы станете его контролировать с желанием убедиться, что он не попал в беду, — понял я.
Она добавила все это на схему и отступила.
— Теперь допустим, что и Брайан изменяет сам себе и зашорен по отношению ко мне. Как он отнесется к моему установлению правил, критике и контролю?
— Вероятно, будет считать вас склонной к деспотизму, — произнес я. — Недостаточно любящей.
— И слишком любопытной, — добавил Бад.
— Итак, деспотичная, недостаточно любящая, любопытная, — повторила она, записывая все это на доске. — Посмотрите, что у нас получилось.
— Если Брайан в своих шорах считает меня недостаточно любящей, слишком любопытной и деспотичной, как считаете, он захочет раньше или позже прийти домой?
— Конечно, позже, — сказал я. — Намного позже.
— Собственно, — сказал Бад, — ему гораздо меньше захочется сделать что угодно по вашей просьбе.
— Да, — согласилась Кейт, рисуя еще одну стрелочку от Брайана к себе. — И мы ходим по кругу, — сказала она, продолжая рисовать стрелки. — Таким образом, заставляем друг друга делать то, что нам не нравится друг в друге!
— Том, подумайте об этом, — сказал Бад. — Если вы спросите Кейт, чего ей в этой ситуации хочется больше всего, что, по-вашему, она ответит?
— Думаю, она желает, чтобы Брайан был более ответственным, доставлял меньше хлопот и так далее.
— Вот именно. Но какой эффект оказывают шоры Кейт? Она побуждает сына делать то, что хотела бы, или наоборот?
Я посмотрел на доску:
— На самом деле провоцирует его делать то, что ей не нравится.
— Именно, — согласился Бад. — Подталкивает Брайана развивать в себе именно такое поведение, которое, по ее утверждению, ей ненавистно.
Я задумался о Тодде: он часто делал то, что мне совсем не нравилось. Я снова посмотрел на схему. С одной стороны, Кейт вела себя в этой ситуации просто безумно, словно бы нарочно вызывая у сына именно то поведение, которое ее не устраивало. С другой стороны, что еще оставалось? Разрешить сыну поздно приходить домой?
— Но разве действия Кейт как-то отличаются от порывов любого родителя в этой ситуации? — спросил я. — Порой надо наставить детей или наказать их, чтобы они делали то, что нужно?
— И что же, по-вашему, моя зашоренность побудила Брайана прийти домой раньше? — уточнила Кейт.
— Нет, но… — сказал я.
— Критику трудно принимать даже от незашоренного человека, правда? — перебила меня Кейт. — Но если этот человек еще и зашорен — каковы шансы, что критика возымеет действие?
— Понятно. Едва ли высокие.
— Тогда в каком случае мои дисциплинарные меры будут больше соответствовать ситуации и дадут результат? — спросила она. — Если я в шорах и раздуваю чужие недостатки или если открыта и вижу их четко?
Я кивнул.
— Во втором случае.
— Итак, Том, будучи в шорах, я преуменьшаю эффект любых своих действий, даже если Брайану, как и в этом случае, действительно требуется дисциплина. Шоры почти гарантируют, что я не смогу подтолкнуть сына к изменениям, которые хотела бы в нем увидеть. И проблема даже не столько в неэффективности такого подхода, сколько в его деструктивности. В шорах я побуждаю Брайана все чаще вести себя так, как мне не нравится, а также заставляю делать что-нибудь еще мне наперекор.
— Но это безумие, — сказал я, подумав. — Почему же вы, да и кто угодно в такой ситуации, так себя ведете? Почему запускается этот деструктивный цикл?
Кейт помедлила, должно быть, собиралась с мыслями.
— Думаю, дело в том, что так нужно моим шорам.
— Что? — рефлекторно спросил я. Ответ показался мне непонятным.
Кейт улыбнулась.
— Звучит абсурдно, правда? Кто бы загнал себя в положение, при котором сам активно побуждает других плохо, даже ужасно к себе относиться? Кто?
— Именно, — повторил я, — кто бы?
— А ответ, Том, таков: я. И вы. И Бад. И все остальные. Когда мы оказываемся в шорах, у нас развивается потребность, которую может удовлетворить дурное поведение других. Наши шоры побуждают окружающих плохо вести себя по отношению к нам, даже если из-за этого жизнь становится труднее.
— Как? Почему? — Я недоумевал.
— Отвечу вам, рассказав, что произошло год назад в той ситуации с Брайаном. Как-то вечером пятницы сын спросил, можно ли ему взять машину. Я не хотела, чтобы он ее брал, и согласилась при условии, что Брайан придет домой очень рано. Думала, он откажется. «Можешь взять, — сказала я, — но вернись в половине одиннадцатого». «Хорошо, мама. — И сын схватил ключи с крючка. — Обязательно». И захлопнул дверь.
Я села на диван с тяжелым чувством и поклялась себе, что никогда больше не дам ему машину. Весь вечер прошел в этой атмосфере. Чем больше я об этом думала, тем больше злилась на своего безответственного ребенка.
