— На самом деле я слышал несколько историй, — сказал я. — А по работе в Tetrix помню, что им восхищались даже топ-менеджеры, в особенности Джо Альварес, СЕО
[2] Tetrix: он считал Лу пионером отрасли.
— Он прав, — согласился Бад. — Херберт и был пионером отрасли. Но Джо не знает, до какой степени он прав. А вы это узнаете, — подчеркнул он. — Лу вот уже десять лет на пенсии, но несколько раз в месяц все еще заходит посмотреть, как у нас дела. И его советы бесценны. Мы оставили ему отдельный кабинет.
Так или иначе, но я много знал о нем еще до прихода в компанию. Теперь вы можете понять смешанные чувства, которые овладели мной после той встречи. Я был уязвлен, но очень волновался по поводу мнения Лу обо мне. И вот он спрашивает, не пройдусь ли я с ним! Я был горд тем, что он идет рядом, но и опасался — впрочем, непонятно чего.
Он поинтересовался, как проходит мой переезд, нравится ли тут семье, что я думаю о новых вызовах в Zagrum. Посочувствовал, что моя жена тяжело переживает смену места жительства, и обещал лично позвонить ей и узнать, может ли он что-то сделать. И в тот же вечер действительно поговорил с Нэнси.
Мы дошли до кабинета, и, прежде чем я открыл дверь, он взял меня за плечи сильными, хотя и тонкими руками. Лу смотрел прямо в глаза; в выражении его обветренного лица читалась забота. «Бад, — сказал он, — мы рады, что ты с нами. Ты талантливый и хороший человек и много привнес в команду. Но ты же больше не будешь нас подводить, правда?»
— Он так и сказал? — недоверчиво переспросил я.
— Да.
— Ничего не имею против Херберта, — сказал я, — но, по-моему, это немного нечестно, учитывая все, что вы сделали. Если так говорить, можно отпугнуть много сотрудников.
— Да, — согласился Бад. — Но знаете, что? Со мной было не так. Меня не обидело его замечание. В каком-то смысле даже вдохновило: «Нет, Лу, я больше никогда вас не подведу».
Сейчас понимаю, что это звучит банально. Но таков уж был Херберт. Он редко делал что-то по учебнику. Если бы сто человек попробовали повторить то, что сделал со мной Лу на встрече и после, думаю, только один из них добился бы от меня понимания, как Херберт, а не отвращения. Согласно учебникам, такой подход просто не мог быть эффективным. Но он сработал. И у Лу все обычно действительно получалось. Неясно вот что, Том: почему это работало?
Хороший вопрос!
— Не знаю, — сказал я наконец, пожав плечами. Потом мне все же пришла в голову мысль, и я добавил: — Может, вы просто понимали, что небезразличны Лу, так что не чувствовали угрозы, которая иначе была бы очевидной.
Бад улыбнулся и снова сел на стул напротив.
— Итак, вы думаете, я мог понять отношение Херберта ко мне.
— Да, наверное, так.
— То есть вы говорите, Том, что я в основном реагировал именно на то, как Лу ко мне относился, — по крайней мере, на то, как я думал, что он ко мне относится, и это было важнее любых его слов или действий. Вы имеете в виду именно это?
Я немного поразмышлял над вопросом, вспоминая, что для меня важно в коммуникациях с людьми. Я действительно обращал внимание на то, как ко мне относятся другие: например, моя жена Лора заботится лишь о себе или все же думает о муже? Отношение к ней и другим всегда зависело от того, как они, по моему представлению, воспринимали меня.
— Да, я это и имею в виду, — согласился я. — Если мне кажется, что человек заботится только о себе, я обычно вообще не обращаю внимания на его слова.
Бад кивнул.
— У нас недавно был отличный пример такого подхода. Два сотрудника из шестого корпуса никак не могли поладить. Один из них, Гэйб, пришел ко мне поговорить об этом: «Не знаю, что делать. Я не могу заставить Леона реагировать на меня и трудиться сообща. Что бы я ни предпринимал, он, видимо, считает, будто мне на него наплевать. Я уже и о его семье расспрашивал, и на обед приглашал — в общем, делал все, что мог, но не помогло».
Я ответил ему: «Гэйб, подумайте вот о чем. Просто подумайте. Когда вы из кожи вон лезете, выказывая свою заинтересованность, что вас заботит на самом деле: он или его мнение о вас?»
Кажется, Гэйб был слегка удивлен этим вопросом. «Возможно, Леон считает, что вы не очень-то интересуетесь им, — продолжал я, — потому что больше волнуетесь о себе».
Гэйб наконец осознал проблему, но это было больно. Ему предстояло решить, что делать дальше, используя определенные вещи, о которых мы еще поговорим сегодня и которые, кстати, в той же мере относятся к нашим отношениям с семьей, в какой и к рабочим взаимосвязям. Приведу пример из личной сферы.
Бад улыбнулся.
— Вы, наверное, никогда не ссорились с женой, да?
Я хохотнул — возможно, слишком охотно.
— Всего пару раз.
— Так вот, много лет назад мы с женой поссорились. Было утро перед работой. Насколько помню, ей не понравилось, что я вечером не помыл посуду, а мне показалась странной степень ее недовольства. Понимаете?
— Да, я такое проходил, — сказал я, вспоминая ссору с Лорой этим утром, последнюю из множества.
— В какой-то момент мы с Нэнси буквально разошлись по разным углам комнаты, — продолжал Бад. — Я устал от нашей перепалки, из-за которой к тому же опаздывал на работу, и решил извиниться, чтобы положить этому конец. Подошел к жене, сказал: «Прости, Нэнси» — и наклонился поцеловать.
Если наши губы и встретились, то на миллисекунду. Это, вероятно, был самый краткий поцелуй в мире. Я не то чтобы так и собирался, но на большее мы оба не были способны.
«Ты неискренен», — тихо сказала Нэнси, когда я медленно отошел. И она, конечно, была права — просто потому, что мы минуту назад говорили об этом. Я чувствовал себя просто ужасно. Казалось, меня несправедливо обвиняют и недооценивают, и загладить это ощущение нельзя было даже поцелуем. Помню, как шел к гаражу, качая головой и бормоча что-то под нос. Я получил новое доказательство неразумности своей жены: она даже не может просто принять извинения!
Но в этом и была суть: разве это извинения?
— Нет, потому что вы говорили неискренне, что и отметила Нэнси.
— Это так. Мои губы сказали «прости», но чувства твердили обратное, и именно на них, выраженных в голосе, взгляде, позе, уровне интереса к ее нуждам, она и реагировала.
Бад помолчал, и я подумал об утреннем разговоре с Лорой: ее лицо, некогда лучившееся энергией, заботой и любовью к жизни, ныне было омрачено внутренней болью; ее слова словно буравили дыры в нашем браке. «Не уверена, что все еще знаю тебя, Том, — сказала она. — Более того, у меня такое ощущение, что большую часть времени тебе не хочется узнавать меня. Как будто я тяну тебя вниз или что-то вроде того. Не помню, когда в последний раз чувствовала твою любовь. Между нами только холод. Ты просто хоронишь себя в работе, даже когда находишься дома. И честно говоря, я тоже больше не испытываю к тебе сильных чувств. Я бы хотела, но все это теперь кажется пустыми разговорами. Наша совместная жизнь на самом деле проходит не вместе. Мы живем в одном доме, но порознь, порой проходя мимо друг друга и что-нибудь уточняя относительно расписаний или общих дел. Нам даже удается улыбаться друг другу, но все это ложь. Чувств уже не осталось».
