Бад кивнул.
— Можно ли сказать, что я считал потребности тех, кто продолжал искать места, столь же легитимными, как и мои?
— Совсем нет. Важны были ваши потребности, а все остальные отступали на задний план, вот так, — ответил я, удивляясь собственной храбрости. — Вы словно бы чувствовали себя важной шишкой.
Бад засмеялся — это замечание ему явно понравилось.
— Хорошо сказано, хорошо сказано. — Потом продолжил уже более серьезно: — Вы правы. В тот момент, если я и принимал во внимание остальных, то их потребности и желания значили для меня гораздо меньше, чем мои. А теперь сравните этот случай с другим. Примерно полгода назад мы с Нэнси отправились во Флориду. Каким-то образом при выдаче билетов произошла ошибка, и нас посадили не рядом. Рейс был почти полон, и стюардессе никак не удавалось найти способ посадить нас вместе. Мы стояли в проходе, пытаясь найти решение, но тут со стороны хвоста самолета к нам подошла какая-то женщина, державшая в руках наспех сложенную газету, и сказала: «Извините, если вам нужно два кресла вместе, то рядом со мною, кажется, свободно. Я охотно пересяду на одно из ваших».
Подумайте об этой женщине. Как, по-вашему, она расценивала нас? Видела ли в нас угрозу, источник неприятностей или проблем?
— Нет, — сказал я, качая головой. — Кажется, она видела в вас людей, которым нужны места рядом. Это, наверное, слишком простое объяснение, но…
— Напротив, — сказал Бад, — отличное толкование. Она видела в нас людей. К этому мы еще вернемся. А теперь сравним точку зрения этой женщины с тем, как я в примере с кейсом смотрел на пассажиров, садившихся в самолет. Вы сказали, что я считал себя важной шишкой — круче остальных, с более серьезными и неотложными потребностями.
Я кивнул.
— Так ли эта женщина смотрела на себя и окружающих? — спросил он. — Ставила ли она, как я, собственные потребности и желания выше нужд остальных?
— Видимо, нет, — ответил я. — Кажется, по ее мнению, в этой ситуации ваши потребности были одинаковыми.
— Так и есть, — кивнул Бад. Он встал и пошел к другому концу стола. — Итак, мы имеем две ситуации, в которых человек сидит в салоне рядом со свободным креслом, читает газету и смотрит на других пассажиров, подыскивающих места получше. На первый взгляд, это идентичные ситуации и поведение.
Он распахнул две тяжелые двери красного дерева в стене у дальнего конца стола. За ними оказалась большая белая доска.
— Заметьте, однако, насколько разными были действия мои и этой женщины. Я пренебрегал нуждами других, а она нет. Я вел себя злобно, высокомерно, раздраженно, чувствовал угрозу и гнев, а у нее, очевидно, подобных отрицательных эмоций не было. Я мысленно ругал пассажиров, которые могли заинтересоваться местом, где стоял мой кейс: один казался слишком радостным, другой — чересчур мрачным, у третьего было невероятно много ручной клади, четвертый выглядел болтливым и так далее. С другой стороны, она никого не обвиняла, а понимала, что всем пассажирам — веселым, понурым, обремененным сумками, разговорчивым и молчаливым — надо где-то сесть. И если так, то почему не сесть рядом с ней — или даже на ее место? Это решение ничем не хуже других.
Снова вопрос к вам, — продолжал Бад. — Разве не верно, что пассажиры обоих самолетов имели примерно схожие надежды, потребности, заботы и страхи и приблизительно одинаковую потребность найти себе место?
Это замечание казалось справедливым.
— Да, согласен.
— Если так, то у меня была серьезная проблема: я не считал пассажиров самолета равными себе. Я полагал, что каким-то образом выше тех, кто все еще ищет себе место, и имею какие-то привилегии. То есть вообще не видел в них людей. В тот момент они были для меня скорее объектами.
— Да, это я понимаю, — согласился я.
— Заметьте, что мой взгляд как на себя, так и на других существенно отличался от реальности, — сказал Бад. — Хотя все мы были пассажирами с примерно одинаковой потребностью найти место, я рассматривал ситуацию иначе. Можно сказать, мое видение мира содержало системную ошибку: я смотрел на себя и других неправильно. Остальных считал менее важными, чем сам; они были объектами, потребности которых вторичны по отношению к моим и менее легитимны. Но я не видел проблемы в таком подходе. Я подпал под власть самообмана, был зашорен. Дама, которая предложила нам собственное место, напротив, видела других людей и ситуацию ясно, без предубеждения. Она смотрела в корень. В ней не было зашоренности.
Итак, внутренний опыт двух людей, — продолжал он, — которые совершали, на первый взгляд, одни и те же действия, был противоположным. И это крайне важно. Я хочу продемонстрировать различия в опыте с помощью схемы.
Тут он повернулся к доске и начертил следующее:
— Вот так, Том, — резюмировал Бад, отходя от доски, чтобы я мог увидеть написанное. — Что бы я ни делал — сидел в кресле, наблюдал за другими, читал газету, да что угодно, — я представлял собой образец одного из двух фундаментальных подходов к такому поведению. Либо я вижу других такими, какие они есть, — то есть людьми, имеющими схожие с моими основные потребности и желания, — либо нет. Однажды слышал, как это сформулировала Кейт: я считаю себя или одним из людей, или единственным человеком среди объектов. Либо освободился от зашоренности, либо нет. Это понятно?
Я обдумывал ситуацию, которая произошла неделю назад. Сотрудница моего отделения стала серьезной проблемой, и я не понимал, какое отношение к этому имеют примеры с зашоренностью и незашоренностью. Более того, на мой взгляд, эта ситуация служила антипримером того, о чем говорил Бад.
— Не уверен, — произнес я. — Давайте я расскажу об одном случае, а вы решите, как он вписывается в эту концепцию.
— Да, конечно, — сказал он, снова садясь на место.
— По коридору за углом от моего кабинета есть конференц-зал. Я часто хожу туда один — подумать над выработкой стратегии. Подчиненные знают, что это место для меня как второй кабинет, и после нескольких недоразумений в течение последнего месяца стараются не занимать его без моего ведома. Однако на прошлой неделе одна сотрудница воспользовалась им без спроса. Она не просто не запланировала посещение, но еще и стерла с доски все мои записи. Что вы об этом скажете?
— Принимая во внимание обстоятельства, думаю, она приняла крайне неверное решение.
Я уже готов был рассказать дальше: как я немедленно вызвал ее к себе, не подал руки и, не пригласив сесть, заявил, что либо она больше не будет так делать, либо пусть ищет новую работу. Но потом передумал.
— Как самообман вписывается в этот сценарий? — спросил я.
— Позвольте задать вам несколько вопросов, — ответил Бад, — и, возможно, вы сами найдете ответ на свой. Какие чувства и мысли посетили вас в отношении этой женщины, когда вы увидели, что она сделала?
