— Думаю… что она проявила неосторожность.
Бад кивнул, но все так же испытующе смотрел на меня, ожидая продолжения.
— Я считал, что с ее стороны просто глупо так поступать, никого не спрашивая.
Чуть помедлив, я добавил:
— Пожалуй, это было просто беспечно, как вы думаете?
— Определенно не очень-то умно, — согласился Бад. — Что-то еще?
— Нет, больше ничего не припоминаю.
— Тогда спрошу: вы знаете, зачем ей понадобилась эта комната?
— Нет… А зачем мне это знать? Это же не отменяет того, что она не должна была ее занимать, правда?
— Наверное, нет, — ответил Бад. — Но вот другой вопрос: вы в курсе, как ее зовут?
Этот вопрос застал меня врасплох. Я попытался вспомнить. Нет, я даже не был уверен, что вообще слышал ее имя. Может быть, его упоминала секретарша? Или она представилась, когда протянула мне руку? Я рылся в памяти, но безуспешно.
«Но какое это имеет значение? — я мысленно все больше распалялся. — Да, мне неизвестно ее имя. И что? Из-за этого я не прав?»
— Нет, кажется, не знаю. По крайней мере, не помню.
Бад кивнул.
— А теперь вопрос, над которым прошу вас серьезно подумать. Допустим, что эта женщина и впрямь беспечна, неосторожна и глупа. Но так ли она беспечна, неосторожна и глупа, как вы считали, обвиняя ее?
— Но я ее не обвинял!
— Конечно, не вслух. Но вы общались с ней после этого инцидента?
Я вспомнил, как холодно ее встретил и даже не пожал руку.
— Да, однажды, — робко сказал я.
Бад, видимо, заметил изменение тона моего голоса, поскольку сам понизил тон, и из его голоса исчезли констатирующие нотки.
— Том, представьте себя на ее месте при вашей встрече. Какие впечатления о вас остались у нее?
Ответ, разумеется, был очевиден. Она бы не чувствовала себя хуже, даже если бы я огрел ее дубинкой. Я вспомнил ее дрожащий голос и неуверенные торопливые шаги, когда она выходила из моего кабинета. Я впервые понял, что обидел ее, и задумался: как эта женщина должна была себя чувствовать. Ясно, что она до сих пор очень обеспокоена и не ощущает себя в безопасности, особенно учитывая, что в отделе все знают об инциденте.
— Да, — медленно произнес я, — теперь понимаю, что, боюсь, не до конца справился с ситуацией.
— Вернемся к предыдущему вопросу, — сказал Бад. — Как считаете, не могли ли вы в тот момент подумать об этой женщине хуже, чем она есть?
Я ответил не сразу — не потому, что сомневался, а потому, что хотел собраться с духом.
— Да, наверное, — и добавил: — Но ведь это ничего не меняет по сути: она сделала то, чего не должна была.
— Конечно, нет. И мы до этого дойдем. Но пока подумайте над таким вопросом: что бы она ни сделала, права ли, виновата ли, — как вы рассматривали ее? Как я в том самолете или как та женщина, о которой я вам рассказал?
Я начал размышлять.
— Воспользуйтесь схемой, — добавил Бад, указывая на доску. — Вы считали ее таким же человеком, как себя, с соответствующими надеждами и потребностями, или она была для вас просто объектом — угрозой, источником проблем?
— Да, скорее всего, я видел в ней объект, — выдавил я наконец.
— Итак, как же применить концепцию самообмана в этой ситуации? Каким вы в ней выступили — зашоренным или незашоренным?
— Наверное, зашоренным, — сказал я.
— Об этом стоит подумать, Том. Поскольку эти различия, — он снова указал на схему, — обусловливают успех Херберта — и процветание Zagrum в целом. Лу отличался незашоренностью, видел все четко. Он считал сотрудников именно людьми и нашел способ создать компанию из тех, кто придерживается такого же подхода в гораздо большей степени, чем принято в других организациях. Секрет Zagrum прост: наша культура располагает к тому, чтобы в каждом видеть человека. А когда членов команды оценивают справедливо и так же к ним относятся, они и реагируют соответственно. Так было и у меня с Лу.
Звучало превосходно, хотя подобный подход казался слишком упрощенным: вряд ли успех Zagrum определялся только этим.
— Но ведь все не может же быть так просто, правда, Бад? Я имею в виду, если тайна Zagrum настолько проста, сейчас компанию уже все догнали бы.
— Не поймите меня неправильно, — сказал Джефферсон. — Я не пренебрегаю важностью, например, умного и обученного персонала, трудолюбия и множества других вещей, которые тоже важны для успеха Zagrum. Заметьте: все это есть и у других компаний, но к нашим успехам конкуренты пока не приблизились. И все дело в том, что они не понимают, насколько умнее становятся умные сотрудники, насколько более обученными оказываются обученные, насколько больше трудолюбия демонстрируют трудолюбивые, когда в каждом видят человека — и когда они видят людей в других.
Не забывайте, — продолжал он, — что самообман — очень сложная проблема. Пока организации подвержены самообману — а это верно для большинства из них, — они даже не в состоянии увидеть проблему. Большинство команд не могут снять шоры.
Это заявление повисло в воздухе, потому что Бад взял стакан воды и отпил глоток.
— Кстати, — добавил он, — женщину зовут Джойс Малмэн.
— Кого… какую женщину?
— Ту, которой вы не пожали руку. Ее зовут Джойс Малмэн.
7. Люди и объекты
— Вы с ней знакомы? — с опаской спросил я. — И откуда вы знаете, что произошло?
Бад успокаивающе улыбнулся.
— Пусть вас не смущает расстояние между корпусами. Слухи распространяются быстро. Я услышал эту историю от двух руководителей вашего отдела качества, обсуждавших ее за обедом в кафетерии пятого корпуса. Похоже, вы произвели впечатление.
Я собрался с силами и постарался взять эмоции под контроль.
— Что же до того, знаком ли я с нею, — продолжал он, — на самом деле нет, хотя и стараюсь запомнить побольше сотрудников компании по именам. И каждый месяц это все труднее, ведь структура постоянно увеличивается.
Я кивнул, несколько удивленный: зачем человеку на таком посту, как Бад, вообще запоминать сотрудников уровня Джойс?
— Знаете, что для бейджиков требуются фотографии?
Я снова кивнул.
— Так вот, все руководство получает копии этих фотографий, и мы пытаемся познакомиться с лицами и именами людей, которые приходят работать в компанию. Правда, запомнить всех не получается.
По крайней мере, что касается меня, — продолжал он, — если мне не важно, как зовут сотрудника, то я почти всегда и не заинтересован в нем как в человеке. Это своего рода лакмусовая бумажка. Впрочем, обратное не всегда верно: я действительно могу выучить его имя и при этом относиться к нему как к объекту. Но уж если я даже не хочу пытаться сохранить в памяти сведения о нем, можно быть уверенным: этот человек для меня — просто объект, по отношению к нему я зашорен. В общем, вот так я Джойс и узнал — точнее, узнал о ней.
