Двадцать шестая глава.
За всю свою достаточно насыщенную жизнь Маргарита привыкла иметь то, что захочет её эгоистичная, избалованная душа. По крайней мере, так было раньше, до времени, которое она провела во втором замужестве.
Однако Леха Никитин стал в какой-то момент не просто навязчивым капризом. Нет. Это странно, но именно от него, мужчины, заполнившего сознание и все помыслы, Марго реально готова была отказаться. Она любила Ника настолько сильно, что могла существовать рядом лишь при искреннем ответном чувстве. Поэтому пошла к Максу с этим треклятым наследством. А теперь…
Леха смотрел на неё с каким-то испуганным ожиданием, словно боялся услышать в ответ резкие слова или даже насмешку.
— Но… Я не понимаю. Ты же при нашей последней встрече точно дал понять, что я тебя, типа, не достойна. Вернее, мой внутренний мир слишком эгоистичен для твоей тонкой натуры.
— Я просто не понимал, — Ник внимательно смотрел ей в глаза своим тяжёлым взглядом, в котором где-то очень глубоко Барби видела неуверенность и страх, — Не знал, что ты не можешь отдать дом Ваське. Думал, богатенькая девочка снова заботиться только о себе. Боялся, что ты все та же стерва, которая поиграется, как всегда, с новой жертвой, а потом снова выбросит за ненадобностью.
Маргарита почувствовала, как в груди кольнуло холодом.
— Не знал? А теперь, значит, знаешь? Скажи-ка мне, мой дорогой, ненаглядный Алексей, где же ты был эти дни, что тебя вдруг озарило?
Ник поморщился, словно досадуя на себя за излишнюю откровенность.
— Это так важно?
— Важно! — отрезала Марго, ощущая всеми фибрами души, как на смену глупой бабской радости приходит злость и горечь.
— Черт. Прекрати, а! Ты снова начинаешь переворачивать все с ног на голову.
— Да куда уж мне. Просто интересный коленкор у нас выходит. Не было тебя пару денечков, а тут вдруг вернулся, и такие слова красивые мне говоришь. Я, так-то, милый друг, идиоткой может и была, но в ранней юности. Сдаётся мне, Алексей Леонидович, что поковырялись Вы в моей жизни изрядно. Что нарыли? Мои долги? И как? Жалко Вам, наверное, меня стало. Ах, как же! Так благородно с моей стороны посвятить свои молодые годы умирающему супругу. Я права?
— Прекрати.
— Я права?
Барби снова повторила вопрос, ответ на который в данный момент был для неё чрезвычайно важен. Все-таки Леху она знала хорошо. Несмотря на всю его внешнюю жёсткость и брутальность, сердце Ника, на самом деле, было добрым, даже, в какой-то мере, мягким. Видимо, он ухитрился разузнать о настоящем положении вещей в её жизни, а теперь примчал, будто рыцарь на белом коне, спасать принцессу. Только Маргарита Ратинберг в жалости на нуждается.
— Значит, пока ты думал, что я стерва первостатейная, светлое чувство спало где-то очень глубоко. Стоило выяснить, что девочка не так уж плоха, а то и вообще, можно сказать, превратилась под тяжёлыми ударами судьбы в мать Терезу, так вдруг родилась любовь.
— Да что ж за паскудный у тебя характер!
Леха очевидно начинал раздражаться.
— Какая разница, по какой причине я решил больше не тормозить свои чувства?! И не вдруг. Я любил тебя с первой встречи, с первого поцелуя, с первого ощущения близости с тобой! Что не так?!
— Всё!!! Все не так! Это странная любовь. Тебе не кажется? Плохая Маргарита не нужна, а хорошая подходит?
— Тьфу ты, блин, дура!
Ник сжал кулаки, не понимая, куда деть растущую злость. Хотелось сломать либо стену, либо шею этой упертой девицы, которая сверкала своими синими глазищами, словно разъяренная фурия.
— Ты даже признание в любви превращаешь в какой то фарс! Я не понимаю твоего идиотского поведения!
— Не понимаешь? Значит, не смогу тебе объяснить. Самое обидное знаешь в чем? Ты стал первым мужчиной, которого я чувствую душой. По-настоящему. Ты мне очень нужен. Я с ума по тебе схожу. Но никогда не буду с человеком, который меня жалеет. Ясно?
— Ну… Ну, ты вообще, конечно…
Леха отступил назад, изумленно качая головой.
— Послушай свой бред со стороны! При чем тут жалость. Я тебя люблю! Ты видишь во мне мужчину, который захочет быть с кем-то ради жалости? Серьёзно? Тогда я вообще не понимаю, о чем мы говорим.
— Знаешь, что? Ты… Ты… Да пошёл ты!
Марго оттолкнула Леху, хотя, на самом деле, девушке ужасно хотелось стукнуть его по голове чем-нибудь тяжёлым. Желательно, посильнее. А затем, с гордо поднятой головой, промаршировала в сторону окна. Выбраться наружу она тоже попыталась пафосно, мол, королева остаётся королевой в любой ситуации, но получалось, честно говоря, так себе.
В итоге, перевалившись через подоконник, будто мешок с картошкой, при этом весьма ощутимо стукнувшись коленом о какой-то корявый пенёк, Барби с максимальной скоростью устремилась к желанной дыре в заборе, весьма здраво рассудив, что любить упрямого и крайне нервного мужчину лучше на расстоянии.
Однако, стоило ей отойти совсем недалеко от здания школы, в спину ударил свет фар. Большой тёмный внедорожник пристроился рядом с шагающей вдоль дороги девушкой.
— Очередная демонстрация пакостного характера?
Леха открыл окно с пассажирской стороны полностью, видимо, чтоб лучше видеть, как гордо Маргарита прихрамывает в сторону дома. Правда, непонятно, чьего. Ключи от особняка Ратинберг уже привычно были оставлены в спальне коттеджа Ника, где Барби провела последние пару дней в компании Васьки, занимавшего соседнюю комнату.
— Всё. Я проникся. Можешь с чистой душой садиться в машину.
Девушка упорно продолжала игнорировать Ника, для надёжности даже отвернувшись в противоположную сторону.
У Марго случались, естественно, другие мужчины, но никогда она не теряла связь с реальностью настолько, что с неба сыпятся звезды, а земля перестаёт вертеться, потому что все вокруг замирает лишь на этих мгновеньях. Неконтролируемое ощущение дикого удовольствия накрывало её с ног до головы. Куда-то улетели содранные шорты и майка. Ногтями она впивалась в обнаженную мужскую спину, а зубами кусала плечо того самого человека, который в данный момент открывал ей неведомые ранее сакральные тайны подлинного счастья.
Едва они замерли, с трудом переводя дыхание и сжимая друг друга в объятия, Маргарита поняла, вот он, тот самый момент, который делит жизнь на "до" и "после", потому что теперь ей не выжить без этого удивительного мужчины. Никогда.
— Господи, — прошептал Ник ей в волосы, — как же долго я ждал тебя.
Двадцать седьмая глава.
Лехе Никитину казалось, что у него выросли крылья. Он хотел петь, танцевать, громко декламировать стихи. В общем, делать все глупости и безумства, свойственные влюблённым. Это было особое, непередаваемое чувство бесконечного, безграничного счастья. Леха даже не думал, что такое возможно. Ощущение абсолютной полноценности самого себя лишь только потому, что рядом оказалась та самая, единственная и неповторимая женщина, ради которой мужчина готов свернуть горы, а там, чем черт не шутит, замахнуться на звезды.
