Марина попробовала мясо. Оно было восхитительным: прожаренным, сочным, без корочки. Прованские травы придавали ему какой-то особый, изысканный вкус. В винах Федосеева не разбиралась, но, судя по этикетке, вино было не из гастронома на углу. За поздним ужином к Джо вернулось разговорчивое настроение, и он пустился в воспоминания о своем детстве и юности:
– Я родился в интересной семье. Мой отец был ярым франкофилом. У нас дома был самый настоящий культ Франции: между собой мы общались исключительно на французском. Кухарка готовила средиземноморские блюда. Книги только на французском. Я лет в двенадцать попытался понять, что это – личная фронда моего отца, или он по каким-то неизвестным причинам с детства влюбился в страну, где никогда не был? Сейчас я думаю, что большей частью это была фронда.
– Джо, я не такая умная, как ты. Если говоришь непонятные слова, то сразу же объясняй, что они значат.
– Фронда – это фига в кармане, которую ты боишься показать коммунистической партии. Анекдоты про Брежнева – это фронда чистой воды. Я, кстати, тоже фрондер, но только по отношению к своему отцу. В двенадцать лет я взбунтовался и заявил, что больше не хочу учиться в школе с французским уклоном. Я сказал отцу так: «Лучшая страна на свете – это Советский Союз. Я хочу изучать русский язык и потом, после войны, получить высшее образование в СССР». Мой отец был против, но меня поддержал дядя, очень влиятельный генерал-политработник. Благодаря его связям я попал в школу при советском посольстве. Потом я служил в армии, воевал против «красных кхмеров» в Камбодже, немного поработал у дяди в политуправлении и по разнарядке поступил в МГУ. В Москве я распробовал русскую кухню… О, о Достоевском, о Пушкине! После русской школы я просто обязан был восхищаться всем русским и на любой вопрос о русской культуре отвечать: «Мой любимый писатель – Достоевский. Любимый композитор – Чайковский». И далее все в том же духе. В университете я так и говорил, но на самом деле ни одной книги Достоевского не осилил. Слишком мудрено и скучно он пишет. Не сравнить с Морисом Дрюоном, которым я зачитывался в детстве. С русской кухней – та же история. Я могу съесть кусок холодца, но вкуса его не понимаю.
– Ты столько лет живешь в России и не привык к нашей кухне?
– До семнадцати лет я рос в семье, где на обед подавали луковый суп. Ты пробовала луковый суп, национальное французское блюдо? Поверь мне – это гадость. Лучше одним рисом питаться, чем в луковом отваре гренки вылавливать.
Выпив вина, Марина осмелела:
– Джо, как тебя зовут на самом деле?
– Не важно! Зови меня Джо. Я привык к этому имени и менять его не собираюсь. Если тебе кажется, что это имя вульгарное, короткое, как собачья кличка, то можешь называть меня как-нибудь напыщенно. Джонатан, например. Или Джордж. Мне без разницы.
В непринужденной беседе, под хорошее вино и шампанское, время пролетело быстро. Марина перестала бояться Джо.
«Он интересный мужчина, – думала она, пропуская мимо ушей рассказ вьетнамца о его жизни в Москве. – Все в городе содрогаются при одном упоминании о нем, а я – ничего, сижу с Джо за одним столом, пью вино».
Федосеева посмотрела на опустевшие тарелки, промокнула губы салфеткой.
«С вьетнамцем я еще не пробовала», – промелькнула хмельная мысль.
– Пошли, – предложила она.
Ночью Джо проснулся, вылез из-под одеяла, сунул ноги в тапочки, накинул расшитый китайскими драконами халат, пошел в туалет.
«Старею, что ли? – подумал он. – Раньше я по ночам не просыпался. Может, простыл или, того хуже, простатит подхватил? С проклятой сибирской погодой что угодно можно застудить, а в чем причина, не узнаешь. Парадокс рыночной экономики: платных врачей нет, а в поликлинике меня лечить не будут, потому что я иностранец и нигде не прописан».
Из личных апартаментов Джо спустился в комнату охранников, по-хозяйски толкнул дверь, вошел в прохладное, еле отапливаемое помещение. В дежурке был полный порядок. Один охранник играл в примитивную компьютерную игру «Диггер», другой спал. Старший смены только что вернулся с обхода.
– Все спокойно! – доложил он.
– Сколько сейчас времени? – спросил Джо. – Девять утра? Что-то я не слышу работниц в цеху.
Охранники переглянулись.
– Джо, сегодня суббота, – напомнил старший смены. – По выходным девушки работают с одиннадцати часов.
На первом этаже административного корпуса располагался нелегальный цех по разливу водки. Работали в нем девушки-вьетнамки, уволенные по сокращению штатов с завода химического волокна. По двенадцать часов в день они сортировали и мыли пустые бутылки, счищали с них старые этикетки и наклеивали новые. Двое парней-вьетнамцев разливали в бутылки спирт, разведенный водопроводной водой. Из одного литра технического этилового спирта получалось три литра водки. Некрепкой, с осадком на дне бутылки, зато без привкуса сивушных масел и резкого запаха ацетона. Сибирские пьянчужки вьетнамскую водку уважали. Еще ни один человек ею не отравился.
– Сходи в теплоузел, открой вентиль в мою спальню на всю мощь, – распорядился Джо. – На улице мороз, стены остыли. Сплю, как в холодильнике.
– Будет сделано, – заверил старший смены.
– До обеда меня не будите, сам встану. На кухне распорядись, чтобы завтрак был готов в любой момент.
Джо вернулся в свои апартаменты, сел в кресло, из плоской металлической коробочки достал сигариллу «Даннеманн», изготовленную из отборного суматранского табака. Плеснул на дно квадратного бокала виски, сделал глоток, закурил.
«Холод иногда полезен. Промерзнув в коридоре, я, кажется, ухватился за нужную мысль. Что было отправной точкой? Цех, безусловно, цех. Итак, чего я добился за эти годы в России? Нет, не с того начал. Чего бы я добился во Вьетнаме? Сейчас я был бы майором Народной армии, писал бы для дяди доклады в политуправлении. Это не для меня. Скучно, однообразно, непознавательно. То ли дело здесь, в России! Что ни день, то драйв, приключения, опасности. Но что я имею в сухом остатке? Немного. Мне принадлежит цех. Моя водка продается во всех ларьках Кировского и Машиностроительного районов. Если немного поднажать, то я отобью у азербайджанской диаспоры Заводской район. Правда, без крови захват новой территории не получится, но что такое кровь, когда на кону стоят большие деньги? Но большие ли, если вдуматься?»
Вьетнамец сделал еще глоток виски, затянулся сигариллой, выпустил струю дыма перед собой.
«Мне подчиняется вся вьетнамская диаспора. Неофициально лидером диаспоры числится Нгуен Там Дао, но кто он такой по сравнению со мной? Он уже стар, авторитетом не пользуется. Его удел – официоз, пустопорожняя болтовня о российско-вьетнамской дружбе. Нгуен Там Дао болтает, а я – делаю. Ночь с Мариной – вот наглядный пример, как надо укреплять российско-вьетнамские отношения! Интересно, чисто теоретически, если бы у меня с Мариной были дети, на кого бы они были похожи? Полукровки всегда красивые, особенно девушки».
