– Мой брат пришел из зоны законченным наркоманом, стал заставлять меня принимать наркотики. Я отказывалась. Он бил меня, морил голодом, не выпускал на улицу. Как-то раз брат напился до бесчувствия, уснул, и мне удалось убежать. Несколько дней я пряталась у знакомых, но он с друзьями-наркоманами выследил меня и вернул домой. Я не помню, какое было число, какой день недели и даже месяц точно не помню. Точно знаю – это было летом. И наступила самая кошмарная ночь в моей жизни. А может, не самая ужасная и кошмарная, но это была первая ночь, после которой мне не хотелось жить. Брат привел с собой четверых друзей. Они выпили, укололись и стали по очереди насиловать меня. Вначале я сопротивлялась, но что я одна могла сделать против пятерых молодых мужчин? Спросишь, почему пятерых? Брат помогал им, держал меня за руки. Этой ночью для меня мир перевернулся, и я уже не понимала, какой по счету человек насилует меня и кто эти люди – те же самые, что были вчера, или их сменили новые насильники?
Кайгородова грустно вздохнула. В уголках ее глаз появились слезы, но она взяла себя в руки и продолжила рассказ:
– До этой ночи я была невинной девушкой, а тут… Наутро я даже не знала, кто из насильников лишил меня девственности. От отчаяния я хотела покончить с собой, но брат не упускал меня из виду. Он дождался, когда я с веревкой пойду в ванную, зашел следом и говорит: «Если ты собралась вздернуться, то, может, уколешься напоследок?» Терять мне было нечего, и я подставила руку. Стало легче. Опиум ограждает человека от всех проблем на какое-то время, потом опять становится муторно и тоскливо, и руки сами тянутся к шприцу.
Если бы на месте Киселева был Лаптев или Ефремов, они бы посмеялись над рассказом наркоманки, похлопали ее по плечу: «Ты эту сказочку для других оставь! Я ее уже не раз слышал». Если бы Киселев отбросил сожаление в сторону и включил обычную житейскую логику, то он бы в недоумении спросил Кайгородову:
– Послушай, а на кой черт брату тебя на иглу сажать? У вас что, в доме был склад опиума, не знали, куда его девать?
Но Киселев не прислушивался к робкому голосу разума, чувства затмили рассудок, и он поверил всему, что рассказывала Кайгородова. Глядя в стену перед собой, Олег живо представил, как происходило изнасилование. Местом действия был притон, в котором он и Ефремов нашли Кайгородову, а первым насильником – человек, евший пельмени руками. Почему-то Олег решил, что этот парень был в ту ночь с Кайгородовой, посмеивался и измывался над ней.
Не в силах больше слушать душераздирающий рассказ Елены, Киселев оставил ей передачу и пошел домой. Из-за этой продуктовой передачи в женском отделении наркодиспансера был грандиозный скандал. Санитары уже дважды отбирали у Кайгородовой гостинцы: «Тебе этого нельзя! Шоколад вреден при лечении, а в апельсинах содержится алкоголь». Не сказать, что медперсонал состоял из отъявленных злодеев – по одному яблочку и одной конфетке они оставляли пациентке. Так было бы и в этот раз, если бы Киселев не принес два банана, купленных на рынке по заоблачной цене.
Около палаты дежурный санитар остановил Кайгородову, потребовал отдать пакет с гостинцами. Елена показала ему неприличный жест и жестко заявила:
– Отберешь у меня бананы – я тебе ночью глаза выколю.
Санитар, недолго думая, дал ей пощечину, отобрал продукты. Кайгородова завизжала на всю больницу, стала кататься по полу. Она обозвала санитара такими словами, за которые в мужской зоне без разговоров лишают жизни. Сбитый с толку медработник поднял ее на ноги, затащил за волосы в служебное помещение, пару раз врезал кулаком в живот, но потом уступил и один банан отдал.
Ночью дежурные санитары подняли Елену с постели, завели к себе.
– Что за концерт ты устроила? Профилактику захотела?
– Если сейчас вы для меня чифирь не заварите и сигарету не дадите, я расскажу ментам, что вы с молоденькими девчонками по ночам вытворяете. Парня, что мне передачку принес, видели? Он вас обоих посадит.
Санитары посмеялись над такой глупостью, но бить Кайгородову не стали. Елена расценила это как победу над медперсоналом и стала потихоньку наглеть: покуривать в женском туалете, воровать продукты у соседок по палате. А еще она до мелочей продумала план, как ей не просто вырваться на свободу, а обеспечить себя крышей над головой, сносной едой и маленькими развлечениями. Центральной фигурой в ее плане был Киселев.
Придя на очередную встречу, Олег спросил:
– После выписки куда пойдешь?
Елена грустно вздохнула, и в этом вздохе была такая обреченность, что у молодого оперативника дрогнуло сердце: он понял всю бестактность своего вопроса. Чтобы загладить вину, Олег перевел разговор на другие темы. Он стал рассказывать Кайгородовой о себе, о спортивной юности, об учебе в институте. Киселев не заметил, как наркоманка осторожно, ненавязчивыми наводящими вопросами выведала у него все, что ей было нужно: с кем живет, кто у него друзья, была ли девушка, какие у него отношения с Ефремовым.
Разоткровенничавшись, Киселев не заметил, как вернулся к началу разговора.
– Чем будешь после выписки заниматься? – спросил он.
– Повешусь, – спокойно, как о чем-то само собой разумеющемся, ответила Елена. – Скручу в хозяйственном дворе веревку, выберу березку постройнее и вздернусь.
– Ты… ты… это…
Олег не нашелся что сказать, как объяснить молодой девушке, что жизнь после выписки вовсе не заканчивается, а, наоборот, только начинается.
– Я – конченый человек, – грустно сказала Кайгородова. – Мне некуда идти. Квартиру, которая осталась от родителей, брат давно «проколол» – продал, деньги потратил на наркотики. На улице я жить не смогу, в притоны возвращаться не хочу. Понимаешь, – девушка сквозь набегающие слезы посмотрела в глаза оперативнику, – мой брат и его дружки везде найдут меня и заставят колоться. Я никуда от них не денусь, не смогу начать новую жизнь. Не грусти по мне. Я давно умерла. От меня осталась только оболочка.
Наркоманка положила теплую ладонь на руку Киселева, и оперативник почувствовал, что сам готов расплакаться от жалости к несчастной девушке и от собственного бессилия. Что он мог сделать? Поубивать-пересажать дружков брата Кайгородовой, увезти ее в другой город, устроить на работу… Ничего он не мог. Материальных возможностей вырвать Лену из лап улицы у Олега не было.
– Я что-нибудь придумаю, – пробормотал Олег, встал, пошел на выход.
– Подожди, – тихо, одними губами сказала Кайгородова.
Киселев замер, обернулся проверить, не послышалось ли ему. Едва заметным движением Кайгородова позвала Олега за собой. Они вошли в служебный коридор, случайно оказавшийся незапертым. Девушка прильнула к оперативнику и прошептала:
– Поцелуй меня. Я хочу, чтобы последний раз в жизни меня поцеловал сильный и честный мужчина. Один поцелуй, и я пойду.
Киселев взахлеб целовался с наркоманкой, пока дежурный санитар не выставил их в фойе. По дороге домой Олег решил: «Я не дам ей умереть. Ни за что не дам».
