– Всех меньше, – сказал я. – Даже великий Громовой Легион не может завлечь толпу, да?
– Некого завлекать, – сказал Тарригата. Он принюхался, его сморщенные старые ноздри раздулись. – В воздухе витает страх. Творятся темные дела.
Я фыркнул в ответ на эти слова, так как много раз слышал конспирологические теории Тарригаты.
– Кроме того, – продолжил старик с жестокой улыбкой на лице, – вы больше не Легион. Со времен Арарата.
– Он прав, Херук. Мы теперь никто. Всего лишь бойцы с арены, а Тарригата – наш господин.
– Мы больше этого, Вез, – возразил я, взглянув в глаза бородатого гиганта, остановившегося передо мной.
У Везулы Вульта было больше шрамов, чем у любого воина, которого я знал или убил. И он носил их с гордостью. Такой же крупный, как и я, он был на голову выше, торс и плечи образовывали перевернутый треугольник.
– В самом деле, Дан?
Я нахмурился.
– По крайней мере, мы живы. Вот, – я мягко опустил тело Кабе. – Помоги мне с ним.
Вокруг арены несколько человек из толпы задержались, чтобы мельком увидеть убитого гладиатора, но большинство уже начали расходиться. Обратно в Утробу, обратно к собственным невзгодам.
– Какое расточительство, – сплюнул Тарригата и постучал по кошельку, который носил на поясе. Он потряс его три раза, прислушиваясь.
– Он легок, – заметил я.
– Нет нужды говорить мне об этом! – огрызнулся Тарригата, резко обернувшись ко мне. Он ткнул морщинистым пальцем в пустые глазницы. – Может я и потерял свои глаза, но все еще многое вижу. Меня коснулся Он, – сказал он, указав на густой смог, затмивший наше небо. Я проследил за его глазами и увидел смутные формы статуй, нависавших подобно богам.
– Тебе, как астропату выжгли глаза, Тарригата, – напомнил я.
– Вот поэтому тебе стоит прислушаться, когда я говорю, что затеваются темные дела, даже здесь – в Утробе. Я видел их… с той стороны.
– И за тобой охотятся, как и за всеми нами, – добавил я.
Безобразная улыбка Тарригаты продемонстрировала его пожелтевшие зубы.
– Да, но ты ведь по-прежнему служишь, не так ли?
– Легион всегда служит, – ответил Везула изменившимся голосом и потянулся к топору на поясе.
Я схватил его руку.
– Стой, брат, – твердо сказал я ему. – Война закончилась.
Он смотрел затуманенным и немигающим взглядом сквозь меня на какое-то недавнее поле битвы
– Калаганн собрал армию в пустошах… – он боролся с моей хваткой и я надавил сильнее, мое старое кольцо Легиона впилось в его кожу. – Орды Урша падут в этот день!
Несколько людей в толпе обернулись, чтобы посмотреть на происходящее.
– Мясники Сибири сдадутся Императору!
– Уже сдались. Очень давно, – сказал я. – Приди в себя, Вез. Посмотри на меня. Посмотри на меня.
Он повернулся, моргнул и отпустил топор. А я отпустил его.
– Меня опять унесло? – спросил Вез.
Я кивнул.
– Куда в этот раз?
– Урш, сибирская тундра.
Везула опустил глаза, словно прикидывая, что означает в длительной перспективе эта новая потеря рассудка.
– Ты вернулся, брат? – спросил я. – Ты здесь и сейчас?
– Да… да.
Я почувствовал, как за моей спиной расслабился Тарригата, и услышал, как он отключил питание радиационного пистолета, который носил под одеждой. Старик ни разу не стрелял из него, и я задумался, какую дозу смертельной радиации из изношенных силовых катушек он получил. Так или иначе, он не расстанется с оружием. Разошлись последние из зрителей, по-видимому, разочарованные.
Сразу за окраинами арены располагался район трущоб. Он назывался Полосой и протянулся на много миль по территории Внешнего Дворца. Целое скопление разбитых кораблей, промышленных грузовых контейнеров, бронеплит и чего угодно, что падало из затянутого смогом неба. Жилище Тарригаты было самым большим в этом гетто и должно было производить впечатление. Как и его владелец, дом знавал более удачные времена. Старик был королем нищих, стремительно вернувшимся в положение обычного нищего.
– Поднимите его, – сказал Тарригата, имея в виду труп Кабе, – возьмите то, что вам пригодится, и сожгите остальное. Мне не нужны здесь падальщики.
Он повернулся, снова прислушиваясь и принюхиваясь.
– И фрек подери, где Гайрок? Я уже должен почувствовать вонь неочищенного алкоголя.
Снаружи гранитного крыльца под навесом находилась тяжелая деревянная плита. Дерево было редкостью, особенно в Полосе. Тарригата использовал ее в качестве стола для вскрытия. Он говорил, что дерево впитывает кровь, что оно и делало. Плита была покрыта темными пятнами, как пятнистый шпон.
Я с Везулой положил на нее тело Кабе.
– До следующего боя еще несколько часов, – сказал я, вынимая пилы и другие хирургические инструменты из решетчатой стойки, расположенной рядом с плитой. Я вручил одну Везуле и тот начал резать. – Он придет.
– Лучше бы ему прийти, – сказал Тарригата. – Смерть и отсутствие шоу… я разорюсь!
– Разве здесь кто-нибудь из нас заметит разницу? – пробормотал я, глядя, как Тарригата взбирается по ступенькам в свое жилье.
Везула работал. Он уже срезал доспех Кабе, одежду и теперь отбирал органы. Мы были упырями – те, кто остался. Наше продолжающееся существование зависело от смертей и успешного присваивания частей бывших братьев по оружию.
Помимо того, что Тарригата был нашим господином, он обладал инструментами и знаниями по трансплантации этих органов. По крайней мере, с этой точки зрения отношения были взаимозависимыми.
Размышляя над тем, во что мы все превратились, я посмотрел через рваную прореху в навесе. Желтое облако накрывало грязным покровом все вокруг, но под ним я увидел спиральные ярусы Утробы, от самого надулья до этого низшего уровня. Если Утроба была колодцем, ведущим с верхней Терры, тогда Полоса была миазмами на самом его дне.
Факторумы, очистительные заводы и патронные склады цеплялись за кольца Утробы, подобно болезненным моллюскам, присосавшимся к глотке глубоководного левиафана. Время от времени одно из этих сооружений падало, подбрасывая нам обломки, и таким образом лачуги медленно разрастались, колонизируя впадину, словно гнилостный нарост.
Отсюда Терра выглядела совсем иначе.
– Я все так же грежу о славе, Дан, – сказал Везула. Его голос вернул меня в настоящее. Я испугался, что он снова отключится, но у него были ясные глаза, когда он разделывал Кабе. В бесполезных потрохах находились механические детали и блестящие органы. Работа, даже такая кровавая, помогала ему сосредоточиться.
Он остановился, с лезвия ножа стекала кровь, а руки были по локоть в ней.
