Больше недели однако ушло на бюрократические формальности. Впрочем, это время также было потрачено с пользой – на осмотр медицинских учреждений столицы, и знакомство с прочими достопримечательностями Сан-Хосе. Хотя для Эрнесто это было немного затруднительно из-за его астмы – столица Гватемалы лежит на высокогорье, в 1800 метрах над уровнем моря. В долине у вулкана – что говорил Дон Педро про Коста-Рику, «раз в пятьдесят, сто лет извергается – и только бы успеть убежать». А еще тут, как рассказывают, бывают и землетрясения – наверное оттого здесь высокие дома лишь в центральных кварталах, а большая часть столицы, это одноэтажные домики, часто окруженные садами. Здесь было очень много зелени – настоящий город-сад. И птицы поют в кронах деревьев – сам символ Гватемалы, это птица кетцаль, говорят что у нее хвост и оперение радужных цветов. Но увидеть ее Эрнесто не сумел даже в местном зоологическом саду.
– Она не живет в неволе! – сказала Ильда – а запертая в клетку, погибает.
Ильда Гадеа из Перу, с которой у Эрнесто оказались общие знакомые, еще по тому путешествию на мотоциклах. И она читала его изданный «Дневник», любила искусство, и считала себя искренней сторонницей учения Карла Маркса. Вынужденная уехать из Лимы, как противница диктатуры генерала Одриа, здесь она работала в Государственном институте развития экономики. Была на три года старше Эрнесто – и чем-то напоминала ему его мать.
– Это кецаль поет?
– Нет, тесонтле, «птица четырехсот голосов». Вон там он сидит – видишь?
– Совсем не красавец. На воробья похож.
– Как и в жизни – самая красивая птица, это павлин, а голос у него… Как часто бывает, что почет вовсе не тому, кто заслужил по праву!
Эрнесто давно не был невинным мальчиком – в двадцать шесть лет! Молодой богатый дон, из аристократической семьи, владеющей преуспевающей плантацией, спортсмен, обладатель высокопрестижной в Латинской Америке профессии врача, совершивший романтическое путешествие на мотоцикле и написавший о том книгу, известную даже в Европе – в Буэнос-Айресе считался если не самым завидным из женихов, то уж точно, в первой десятке. И конечно, у него уже были женщины, и с родной плантации Матавердес, и среди студенток университета, и даже кое-кто из дочерей благородных соседей… как звали ту, которой он даже хотел посвятить свое путешествие на мотоцикле? А она сама все испортила, на его вопрос, что тебе привезти из поездки, ответила – нейлоновые чулки от гринго, «и не дешевку, а самые лучшие и дорогие, за пятнадцать долларов» – слова, достойные лавочницы, а не возлюбленной благородного дона, идущего на подвиг. Хотя назвать тот вояж особым геройством было нельзя – но могла бы что-то более возвышенное придумать. Ну и сам Эрнесто, имея пример матери, искал такую как она – не ролью, но характером, умом, интересами. Примерно такую, как Лючия Смоленцева – а не домохозяйка Люси из голливудского сериала. А Ильда Гадеа – могла бы даже его наставницей в марксизме стать. Если бы он до того не встретил Дона Педро.
Который отнесся к увлечению своего подопечного… странно? Сказав:
– Она марксистка, но не революционер. Хочешь с ней переспать, ради бога. Но запомни: твоей женой после Гватемалы она не будет. Из этого и исходи.
Тогда Эрнесто потребовал объяснений. Увидев, что Дон Педро все время ведет его по жизни – иногда незаметно и мягко, но всегда неумолимо. И при этом всегда оказывается прав – по крайней мере, Эрнесто не мог вспомнить ни одного случая, когда он после бы сожалел о своем послушании. Но это уже чересчур – может быть, у вас для меня уже и будущая жена где-то есть, о которой я и не знаю?
– Нет. Говорят, что подлинные браки заключаются на небесах – но я не господь бог, чтобы указать тебе на твою потерянную половинку. Хотя мне ведомо кое-что, от других скрытое. И сейчас я имел виду всего лишь – что Ильда не твоя половинка, я это знаю точно. Отчего – прости, но сейчас не отвечу.
И добавил, усмехнувшись:
– Ты узнаешь о том через год или два. Когда завершится твой университет, и ты пойдешь дальше, уже без меня.
Что значит, без вас, дон Педро? Вы рядом со мной, почти уже десять лет. И я вас считаю… больше своим отцом, чем старшего дона Эрнесто. Да и я не слепой, чтобы не видеть, что происходит между вами и моей мамой – если вы исчезнете так же, как появились тогда, она будет очень в большом горе.
– У меня тоже есть свой долг, мой мальчик. И свой путь. Но будь спокоен – я не оставлю тебя до тех пор, пока ты не научишься идти дальше сам. Пока же, будь готов, завтра мы выезжаем из Сан-Хосе. Министерство наконец соизволило дать «добро», подписав все бумаги!
Главарем революционного общества, собравшегося в «Севантесе», был Фидель Кастро, адвокат из Гаваны – тот самый, что был во главе мятежа 26 июля 1953 года, вместе со своим братом Раулем; здесь были и еще с десяток человек, участвовавших в том деле. Поначалу они все смотрели на команду «святош» с явной прохладой – но очень скоро отношение их вожака, а затем и прочих, сменилось на явный интерес и дружелюбие. Когда же Эрнесто спросил о том у Дона Педро, то услышал ответ:
– Я всего лишь передал им привет от нашей общей знакомой. Хорошие люди должны помогать друг другу, а не ссориться из-за мелких разногласий.
Эрнесто обнаружил, что у него и Фиделя много похожего – и в биографии, и в интересах. Кастро, старше Гевары всего на два года, тоже был сыном плантатора (только сахар, а не чай матэ), тоже увлекался спортом, закончил Гаванский университет (получив диплом доктора права). Прочел «Путешествие на мотоцикле», оценил его достаточно хорошо – но, в отличие от Эрнесто, был ярым революционером. И это выражалось не только в том, что пока молодой Гевара проходил «университет» у Дона Педро – за плечами Фиделя и Рауля была уже попытка свергнуть правящий несправедливый режим. Фидель Кастро с охотой дал интервью, «как было дело у казарм Монкада», и «мы проиграли сражение, но не войну». Война за свободу еще не закончена, амиго!
«Мятеж не может кончиться удачей» – насмешливо произнес Дон Педро, также слушавший очень внимательно – пока же, чем просиживать штаны и драть горло в «Сервантесе», кормясь чем бог пошлет, вроде торговли книгами вразнос (прим. авт. – в нашей истории, сам Че Гевара в Гватемале зарабатывал на еду, продавая книги), не лучше ли заняться чем-то полезным? В обоих смыслах – и оплаты, и посмотреть вблизи на жизнь народа, за свободу которого вы приехали воевать, и местность узнать, и знакомства завязать – что также часто бывает не лишним?
– Падре, – оба брата Кастро отчего-то считали Дона Педро священнослужителем – восстание Идальго и Морелоса сто сорок лет назад, с которого началась свобода Мексики, тогда также называли «мятежом», однако история все расставила по своим местам. Мы сражаемся за правое дело – свободу и независимость своей Родины. Вам в Европе трудно это понять, что значит, имея душу свободного человека, жить в положении раба. Когда Гитлер хотел захватить Европу, это вызвало всеобщее возмущение. Когда гринго превратили все страны к югу от своей границы в собственный «задний двор», это принимается в мире как должное. Будто мы – полудикие негры, не способные с собственной государственности. Хотя наши традиции свободы и демократии, равенства и братства – лишь немногим моложе тех, что вдохновляли Робеспьера и Джорджа Вашингтона! Гринго навешивают на нас ярлык «коммунистов» – но мы всего лишь патриоты, и хотим наконец жить своим умом! Даже если для этого придется провести некоторые реформы, в нарушении «святого принципа частной собственности». Вас наверное, удивляет, отчего это говорю я, по мнению Карла Маркса принадлежавший к господствующему классу? Ответ простой – по той же причине, что фабрикант Энгельс, да и сам Маркс, по происхождению вовсе не пролетарий. Образование – позволяет увидеть то, что не видят пролетарии. Знаете, как гринго удерживают нас в повиновении – крепче, чем Англия и Франция, свои колонии в Африке? Да, на первый взгляд мы все суверенны – власть со всеми атрибутами, и никаких оккупационных войск, по большей части. Но вам знакомо – «сила дьявола в том, что он убедил всех в своем отсутствии»?
