Мичи посмотрела на свои руки. Потом – в глаза Аиши.
– Понимаю.
– Сможешь сделать так, чтобы огонь горел медленно?
– Смогу.
– Отдашь всё, когда я попрошу об этом?
Она облизнула губы.
Кивнула.
– Отдам.
38
Конечный пункт
Металлическая стрекоза летела почти с такой же грацией, как и настоящая. Она не взмахивала, а скорее вертела крыльями, точнее, тремя пропеллерами, прикрепленными к аппарату и образующими вершины треугольника под углом 45 градусов. Оболочка из темного металла, покрытого коркой окисления, блестела от дождя. Судно выглядело несколько кособоким. По его частям прошлись сваркой несколько раз в попытке собрать конструкцию воедино. И вообще казалось, что оно летит не благодаря техническому мастерству, а вопреки ему. Кабину накрывали два стеклянных купола, напоминающие глаза. Двигатели издавали лязг и рычание, как волк, пасть которого набита железными болтами.
Пропеллеры застучали совсем близко, и аппарат начал снижаться, теперь больше напоминая толстого, покачивающегося шмеля, чем стрекозу. Пилоты стучали по консолям, изо всех сил пытаясь удержать судно на штормовом ветру. Наконец аппарат приземлился, скособочившись еще больше. По ветровым стеклам текли потоки дождя, а ветер пытался сорвать оболочку.
Юкико с черно-синим лицом откинулась на выступ, едва удерживая себя в сознании. Она видела, как Ильич разрезал кожу молодого арашиторы от горла до живота и начал сдирать ее – крови было так много, что она чувствовала привкус металла, когда дышала. Периодически Юкико делала слабые попытки проникнуть в сознание Буруу, но молниемёт Ильича поверг его в глубокий сон – гораздо глубже, чем черносон. В воде вокруг них извивались гладкие тела рептилий, но драконы могли бы помочь только в том случае, если бы у них выросли лапы. Она чувствовала самку грозового тигра, которая кружила над головой, как птица-падальщик над полем битвы.
Юкико потянулась к арашиторе в небе, несмотря на взрывы боли в голове и хлынувшую из носа кровь.
Они собираются содрать с него шкуру.
В голове мелькнул мысленный ответ.
– ЁКАЙ-КИН. —
Юкико закрыла глаза, продолжая поддерживать связь, несмотря на оглушительную громкость и боль.
Гайдзин убил Скраая. Они собираются сделать то же самое с Буруу.
– И? —
Для тебя это ничего не значит? Эти обезьяньи дети срежут шкуры со спины твоих сородичей и наденут их как проклятые трофеи!
– СЛАБАКИ ВСЕГДА ПОПАДАЛИ В ПЛЕН. ТРАТИЛИ СВОИ СИЛЫ НА БОРЬБУ ДРУГ С ДРУГОМ. И ЗАЧЕМ? Я НЕ ХОЧУ НИКОГО. —
Они попали в плен из-за меня! Потому что я доверилась…
– ТВОЙ ПРОВАЛ. НЕ МОЙ. —
Ты не можешь просто так бросить Буруу умирать!
– ОДНИМ КОСТОЛОМОМ МЕНЬШЕ. ОДНИМ ДУРАКОМ МЕНЬШЕ. —
С горьким проклятием Юкико прервала контакт и изо всех сил оттолкнула самку. Она сжала кулаки и попыталась высвободить руки из оков. Глаза опухли и превратились в щелки, по подбородку потекла кровавая слюна. Но Кеннинг по-прежнему ревел внутри нее, усиливая мучительную боль от избиения. Поэтому ей осталось только страдать – остальное потеряло всякий смысл.
Она могла убить Ильича. Теперь она это знала. Она чувствовала, как нарастает в ней смертоносная мощь, которая была гораздо сильнее, чем когда они с отцом уничтожили Йоритомо. Но что делать с остальными? Сможет ли она убить их всех?
Если они коснутся Буруу, она, черт возьми, постарается…
Брюхо металлической стрекозы распахнулось, извергнув из люка с полдюжины гайдзинов в красных куртках, темных мехах и с бронзовыми значками. Впереди шел Данил с ее катаной на поясе. За ним с разъяренным видом следовал Пётр с окровавленной повязкой на голове. Он нахмурился, заметив Юкико, и захромал через остров к ней.
Данил и другой гайдзин подошли к Ильичу, на их лицах застыло изумление. Весь в крови, юноша размахивал ножом, указывая на зарезанного арашитору у его ног. Несколько молодых гайдзинов хлопали его по спине. Все одобряюще смеялись, будто он сделал нечто выдающееся, а не совершил злодеяние. Даже Данил скупо улыбнулся и протянул руку, которую Ильич с большим энтузиазмом пожал.
Они относятся к нему как к герою…
Пётр опустился рядом с ней на колени, оглядел ее. Голова у Юкико раскалывалась – она видела трех темноволосых гайдзинов, плавающих в мареве перед ее глазами.
Боль ослепляла, в черепе грохотали кувалды.
– Не двигайся, – его голос звучал будто из-под воды. – Голова. Голова.
Он обернул ей лоб чем-то толстым и мягким. Она попыталась дотянуться до связанных рук, но запястья были натерты и болели, а волдыри на ладонях лопнули и кровоточили. Юкико заставила себя открыть глаза и уставилась на гайдзинов. А вокруг завывал шторм.
– Глупая девочка. – Он покачал головой. – Глупая.
– Иди к черту, – выплюнула Юкико.
Он потянулся к ее лицу, и она медленно отодвинулас, упираясь ногами.
– Тронешь меня, и я превращу твой мозг в суп, круглоглазый.
– А? – Он приподнял бровь. – Помогать. Я помогу.
– Поможешь? Ты хотел меня изнасиловать, сволочь! Не трогай меня, скотина!
Пётр в ужасе уставился на нее.
– Изнасиловать? Пытаюсь помочь тебе, девочка.
Он оглянулся через плечо на гайдзинов, собравшихся возле добычи Ильича, и понизил голос до яростного шепота:
– Глупая! Я предупреждаю! Я говорю! Сказал тебе идти со мной. Используют для тела! – Пётр указал на арашитору, распластанного на камнях, и провел руками по плечам и груди. – Используют тебя. Тело грифона! Грифон!
– Арашитора…
– Да! Тело Арашиторы.
– Ты… – Слова застряли в горле Юкико. – Ты пытался предупредить меня…
– Теперь уже слишком поздно. – Он покачал головой. – Слишком поздно. Одежда для тела. Великая сила. Большая награда для Ильича. Большая награда.
– И зачем бы тебе меня предупреждать? – Юкико прищурилась. – Зачем помогать?
– Обещание другу.
– Какой друг?
– Пётр!
Услышав голос Данила, покрытый шрамами гайдзин дернулся и замер. Затем оглянулся через плечо и издал вопросительный звук. Предводитель круглоглазых рявкнул приказ и поманил его широкой рукой.
Пётр помог Юкико встать, но ноги отказывались держать ее, а голова сильно кружилась, звеня тысячью железных колоколов из-за пинков Ильича. Пётр подвел ее к остальным, которые стояли в луже разбавленной водой крови вокруг Буруу и разговаривали о чем-то грубыми голосами. От трупа Скраая шел тошнотворный дух: прогорклая смесь из запахов внутренностей и экскрементов, желчи и меди. Юкико смотрела на этих мужчин с разливающейся в груди ненавистью, горькой ненавистью, от которой она могла задохнуться. Их восемь.
