Она пошатнулась от ослепившей ее боли, царапая камень когтями. Дакен приподнялся, шипя, и попытался отползти в безопасное место, превозмогая боль.
…Хана…
И пока Хана смотрела, гангстер поднял ногу и, выплюнув проклятие, со всей силы обрушил ее на голову Дакену.
Крик. Крик белой боли и самой черной ненависти. Хана даже не поняла, что это кричит она. Последняя искра его тепла вспыхнула и умерла в ее сознании. Она вскочила на ноги, вырвалась из крепкой хватки, не сводя глаз с убийцы Дакена. Но два других якудза удержали ее. Она плевалась и пиналась, и горе разрывало ее сердце. Йоши рычал вместе с ней, извиваясь в своих путах.
Потом она услышала тяжелый гулкий шум. Рев двигателя. Булькающие звуки. Лязг клинков, будто кто-то рубит мешки с мокрой грязью, которая выплескивается и шлепается на пол. Державшие ее руки отцепились, и она упала на землю, уставившись на маленькое серое пятно на камне. По алым щекам текли слезы, но она проползла по крови и дрожащими пальцами прикоснулась к покрытому шрамами и спутанной шерстью телу.
Она вспомнила мяукающий комочек меха, который они извлекли из сточной канавы. Она держала его на ладони, и на нее смотрели большие круглые глаза. Они спасли это живое существо. И теперь это существо спасло их.
– Дакен… – прошептала она.
Чьи-то руки взяли ее за плечи, потянули вверх, она завертелась, закричала, заметалась. И руки крепко обняли ее, прижав к широкой груди. И кто-то, пытаясь перекричать ее, говорил, что всё прошло, что всё хорошо, и уговаривал «тише, тише, Хана, всё в порядке». Руки удерживали ее крепко, но не жестко, а нежно, сильно и тепло. И сквозь прилив крови в ушах и боли утраты она, наконец, узнала его голос.
Акихито…
Она выдохнула его имя, увидела его лицо, печаль в глазах, когда он опустил ее на пол. Он протянул руку, неуверенно, будто пытаясь погладить рану там, где был ее левый глаз, пальцы парили, едва касаясь ее кожи. И со слезами на глазах он склонился над ней, нежно поцеловал ее окровавленный лоб и просто обнял. Обнял целиком и крепко сжал, и долго стоял так неподвижно, пока какофония пламени, криков и двигателей вдали не стала слишком громкой, чтобы ее можно было игнорировать.
Прошло несколько минут. Или часов. Точно она не поняла.
– Я должен отпустить тебя, – сказал он.
– Не надо, – ответила она и прижалась еще сильнее.
– Ненадолго.
– Обещаешь?
– Обещаю.
Она ослабила хватку, чувствуя, как будто отпускает дерево, которое плыло в штормовых волнах, погружаясь вниз, вниз, вниз – в никуда. Акихито встал, снял с крюка Йоши, перерезал ремни у него на лодыжках. И вдвоем они помогли Хане подняться на ноги, хромая, вывели ее со склада и шагнули навстречу гимну хаоса и бушующего пламени, которое, казалось, выступало из-под воды, приглушенное, пульсирующее слабым светом. Город вокруг них дрожал, горел, небо закрыло дымом, вдали гремел гром, обещая скорую бурю. Но всё это казалось таким далеким, едва слышным, как боль в глазу, боль внутри нее – там, где раньше был Дакен. И всё это поднималось вверх, словно искры, летящие с кожи горящего города, и исчезало во тьме наверху.
– Куда мы идем? – спросила она чужим голосом.
– На север, – сказал Акихито. – В горы Йиши.
– Как мы туда доберемся?
Он крепко прижал ее к себе, и его слова заставили ее улыбнуться.
– Мы полетим.
53
Огонь Феникса
Ночное небо было окрашено в цвета осени – всполохи красного, оранжевого и желтого. Привкус горящего топлива и черного дыма.
Мичи отступала по крышам дворца в одном лишь шелковом лоскуте. Тридцать с лишним фунтов ее дзюни-хитоэ были сброшены перед подъемом наверх. Одной рукой она придерживала скрюченного маленького Томо, в другой сжимала чейн-катану. Она прислушивалась к хаосу, охватившему город, к тому, как лезут за ней на крышу бусимены. Доспехи и оружие мешали им, но ее поимка – лишь вопрос времени, рано или поздно они ее схватят. Гостевое крыло теперь полностью пылало, и эта огненная пасть заглатывала куски плитки и дерева, подбираясь всё ближе. Мичи ударила чейн-катаной бусимена, пытающегося взобраться следом, отрезала ему пальцы и смотрела, как он, крича, летит и целует землю в сорока футах ниже.
Плитка тряслась даже сильнее, чем при землетрясении несколько мгновений назад, и колебания сопровождались громовыми взрывами. Мичи посмотрела в сторону доков и увидела «Плавучий дворец» даймё Феникса. Он висел над Доктауном, поливая шквальным огнем из орудий здания на земле. Дерево разносило в щепки, металл разлетался шрапнелью – это флагман Фушичо прицельно палил по кораблям Тигра, болтающимся у причальных шпилей, и по кораблям Дракона в заливе. В воздухе мелькали тучи корветов Феникса, которые разносили казавшиеся мертвыми пылающие улицы и расстреливали колонны бусименов Тигра кусками вращающейся стали. Мгновение Мичи смотрела на происходящее с удивлением, и, когда она поняла, что случилось, то почувствовала, как губы скривились в мрачной улыбке.
Предводители клана Феникса узнали о смерти Аиши. Нет Казумицу. Нет никаких обязательств.
– Вероломные ублюдки, – прошептала она.
Она оторвала взгляд от кровавой бойни, разворачивающейся в заливе, и вернулась в мир собственной боли. Прищурившись от дыма, клубами поднимающегося от горящего дерева, она увидела с полдюжины бусименов, вылезших на крышу на другом конце королевского крыла – слишком далеко, чтобы перехватить. Она услышала, как впивается в кедр металл, как вонзаются четыре крюка в водостоки на крыше, как, натягиваясь, поскрипывает шелковый канат, по которому поднимаются все новые и новые стражники. Их было слишком много, чтобы остановить. И слишком много, чтобы сражаться с ними.
Мичи стала отступать по крыше к горящему гостевому крылу, надеясь, что дым поможет ей укрыться. Ее сердце замерло, когда она заметила, как на крыше вокруг нее появляется всё больше и больше красных накидок – бусимены собирались, мрачно топали вперед, шаг за шагом, держа наготове нагинаты. На нее будто надвигалась сверкающая стена из полированной стали, сияющая в свете пламени.
– Прости меня, маленький Томо. – Мичи положила песика и подняла вверх свои цепные клинки. – Может, тебе придется самому найти дорогу.
В сорока футах от них стражники остановились по приказу своего командира. Первый ряд упал на одно колено, обнажил клинки. Мичи увидела, что солдаты позади достают арбалеты и заряжают их стрелами толщиной с метлу.
– Трусы! – закричала она. – Давайте, достаньте меня!
Командующий поднял меч, и арбалетчики прицелились, их лица были скрыты черным стеклом и красными платками. Мичи затаила дыхание, встала в позицию, расставив ноги и раскинув руки, чувствуя, как отдается у неё в груди гудение двигателей чейн-дайсё. Но когда одетые в броню пальцы нажали на спусковые крючки, грохот превратился в рев, в воздухе зарокотали шквалистые порывы ветра и дыма от лопастей пропеллеров, и полетел черный дождь стрел. Она мельком увидела жирные кандзи, начертанные на деревянном носу, толстые белые буквы на полированном черном фоне – «Куреа»
[3].
