Дакен моргнул, и в его глазах блеснули искры, словно осколки стекла. Его мысли были простым мурлыканьем в головах брата и сестры, шелестом черного бархата по шелку.
…на твоем месте я бы не спал сегодня с открытым ртом…
7
Бледный ад
Тюрьма есть тюрьма, будь то зловонная яма в центре Кигена или уютный дом с решетками на окнах среди ветвей древнего дерева суги.
Толстые бамбуковые прутья в центре комнаты отделяли заключенных от тюремщиков. Аянэ села у дальней стены, согнувшись, чтобы не мешал серебряный шар, торчавший между лопатками. Длинные тонкие паучьи лапы, прорастающие из луковичной ступицы, были сложены на спине и неподвижны, за исключением сломанной конечности, скребущей по полу рядом. Как только они очутились под крышей, из нее перестали вылетать искры, но периодически она еще вздрагивала, словно ребенок из сточной канавы, пораженный параличом.
– Мне жаль.
Кин стоял возле камеры, обхватив руками решетку. Лесной воздух был приторным, тело блестело от пота. Уваги, которую он отдал Аянэ, по-прежнему была на ней, хотя она бы проделала дыру на спине для дополнительных конечностей. Кто-то принес пару хакама большого размера, грязных, поношенных, чтобы прикрыть её ноги. Ноги тоже были грязными, пальцы скрючились, цепляясь за доски пола. По крыше настойчиво барабанил дождь.
– Тебе не нужно извиняться, Кин-сан. – Аянэ улыбалась, несмотря на мрачное окружение. – Нельзя винить их в подозрительности. Если бы я была Кагэ, который сдался Гильдии, Инквизиторы устроили бы меня с гораздо меньшим удобством.
– Инквизиторы, – вздохнул Кин. – Давно я не вспоминал о них.
– Ты все еще видишь будущее? – Глаза Аянэ широко распахнулись. – Я имею в виду твое Пробуждение.
– Каждую ночь с тринадцати лет.
Аянэ вздохнула, уставившись в пол.
– А я надеялась… раз уж меня отключили от сети… – Она провела рукой по голой голове. – Надеялась, что это прекратится.
– Что ты видишь? – голос Кина был легким, как дым.
Она покачала головой.
– Не хочу говорить об этом.
– Твое Предназначение вряд ли хуже моего.
Она снова посмотрела на него, и он увидел печаль в ее глазах.
– Есть секреты, и есть – Секреты, Кин-сан.
Аянэ подтянула колени к груди и крепко обхватила их руками. Тонкие конечности за ее спиной разворачивались, по одной паре за раз, складываясь вокруг нее и образуя кокон из блестящего хрома. Воздух наполнился щелканьем влажных жал, которое прорывалось сквозь прохладный гул ветра и сухой шелест опадающей с деревьев листвы. Сломанная конечность дернулась, озарив лицо Аянэ слабой вспышкой бело-голубого цвета.
– Как странно быть без кожи. – Она погладила колени, будто смакуя это ощущение. – И, да поможет мне Первый Бутон, я чувствую запахи. Я привыкла снимать кожу в своем жилище, но не чувствовала ничего подобного…
– А их, – Кин указал на паучьи конечности, – ты как ощущаешь? Как свою плоть?
– Нет. – Она покачала головой. – Но я чувствую их в голове.
– Та, что сломана… болит?
– Голова болит из-за нее. – Она пожала плечами. – Но мне придется жить с этим.
Кин оглядел крошечную камеру, капли влаги катились по коже Аянэ, скользили по железному замку. Он вспомнил, как сам лежал здесь, почти умирая от ожогов без анестезии – физическая боль усиливала страх и неуверенность. Пустые часы, проведенные в одиночестве, когда он прислушивался к собственному дыханию, считая бесконечные минуты в уме.
– У меня с собой есть набор инструментов. – Он указал на свой пояс. – Я могу попробовать отремонтировать ее.
– А у тебя не будет неприятностей?
– Они сказали, чтобы ты оставалась в камере. Ты тут и останешься.
– Кин-сан, мне не хочется, чтобы у тебя были проблемы…
Но Кин уже доставал инструменты. Он улыбнулся ей уголками губ и поднял отвертку.
– Повернись-ка. Посмотрим, что мы тут сможем сделать.
Они уселись: она – за решеткой, он – снаружи, а между ними – приглушенные звуки металла и инструментов. Едва его пальцы коснулись сложного механизма, он понял, как сильно скучал по этому языку машин. По его поэтике, его абсолютности. По миру, который регулируется законами, незыблемыми и непреложными. По миру масс и сил, уравнений и эталонов. По миру, который намного проще, чем плотский мир со всем его хаосом и сложностью.
И, зажав во рту четыре винта, он тихо заговорил:
– Как здорово снова работать руками.
– Странно, что они не вделаны в кость.
– Что ты имеешь в виду?
– Прости. – Аянэ качнула головой. – Я перебила тебя. Влезла со своим мнением.
Нахмурившись, Кин вытащил винты изо рта.
– Перестань, Аянэ. Просто говори, что думаешь.
– Просто… твои знания могут сделать жизнь здесь намного легче. – Она вздрогнула и снова покачала головой. – Но нет. Я здесь гость. Я не знаю, как они живут. Поэтому я лучше буду молчать.
Кин нахмурился еще больше.
– Аянэ, здесь Гильдия не сможет причинить тебе вреда. Здесь нет Инквизиторов, притаившихся в кустах, нет Кёдаев, чтобы наказать тебя, нет Бутонов, которым ты подчиняешься. Здесь ты – сама по себе. Что делать и чего не делать – зависит только от тебя.
– Значит, я могу выбрать хранить молчание?
– Но почему? Теперь ты свободна. Чего бояться?
Аянэ оглянулась через плечо, и ее паучьи конечности задрожали.
– Девушку, которую боятся все гильдийцы.
* * *
Взгляд Каори был цвета воды на полированной стали с острыми краями.
– Не могу поверить, что ты привела это сюда.
Четыре фигуры сидели полукругом вокруг костра в доме Даичи, освещенные потрескивающим пламенем. Они принадлежали членам Военного совета Кагэ – жесткие и хладнокровные воины с мозолями от мечей на руках. Конечно, здесь была Каори, с прикрывавшей шрам челкой на лице, в простой пятнистой одежде серо-зеленого цвета. Братья Маро и Рюсаки сидели вместе – широкие, плоские лица, орехово-коричневая кожа, спрятанные глубоко под веками глаза, которые казались почти закрытыми, даже когда братья бодрствовали. У Рюсаки была бритая голова, длинные заплетенные в косы усы. Редкая улыбка обнажала десны и демонстрировала отсутствие передних зубов. Маро же заплетал волосы в косы воина, один глаз у него отсутствовал, и левое стекло от очков болталось на шее, выкрашенное в черный цвет. Братья были самураями, служили под командой Даичи и последовали за ним, когда тот удалился из Кигена в дикие дебри Йиши. Маро обычно отвечал за поджоги на южных полях лотоса и казался вечно окутанным дымом. Рюсаки был мастером меча, сенсеем Мичи, и он же учил Юкико работать с клинком в те редкие мгновения, когда она находила на это время.
