Мы столько пролетели ради этого. Было бы глупо остановиться на пороге.
ПО-МОЕМУ, ГЛУПОСТЬ СТАНОВИТСЯ НАШИМ КОНЬКОМ.
Снова грохнул гром, и дождь застучал миллионами крошечных молотков. Хотя часть ее (или его?) страстно желала снова оказаться в облаках, ее человеческая сторона дрожала от холода, промокла до костей, а постоянно усиливающийся ливень мало помогал облегчить боль, ноющую в основании черепа. Юкико чувствовала себя измученной, уставшей после полета и несчастной. Кроме того, ей страшно хотелось пить. Если бы погода изменилась хотя бы ненадолго, ей, возможно, стало бы легче.
Стоя здесь, под дождем, нам не найти ответов. И свадьба Хиро становится все ближе с каждым мгновением, которые мы теряем.
Буруу забил хвостом и низко зарычал. Громкость рыка постепенно спадала, как вода при отливе.
КАК ХОЧЕШЬ.
Вход в главное здание преграждали высокие двустворчатые двери из массивного дуба, обитые железом. Юкико подняла молоток и несколько раз ударила им по дереву. Ржавчина под ее пальцами зашуршала, осыпаясь хлопьями. Потянулись бесконечные минуты ожидания. Она убрала с глаз мокрые от дождя волосы. Смотрела на пустые окна, в темных стеклах которых отражались молнии.
Никого.
ОТОЙДИ.
Юкико попятилась, и Буруу, опустив голову, начал царапать когтями каменные плиты. Она чувствовала, как, потрескивая, образуется вокруг него статический заряд – поднялись дыбом волоски на руках, в воздухе запахло озоном. Грозовой тигр расправил крылья, заскрипели и задрожали поршни на шестеренках, по обрубленным кончикам перьев заструились крошечные пучки молний. Мир замер, когда он встал на задние лапы. Юкико стиснула зубы и заткнула уши. Буруу одновременно хлопнул крыльями, породив оглушительный грохот песни Райдзина.
В старых легендах говорилось, что арашиторы – это дети Бога Грома Райдзина. И чтобы пометить их как своих детей, он наделил их крылья частью своей силы. Юкико считала эти истории просто сказками, пока не увидела все собственными глазами – той ночью, когда Буруу чуть не сорвал «Сына Грома» с небес.
От грохота грома двор содрогнулся: воздух разлетелся на осколки под ударами тысяч кнутов, стены задрожали и закровоточили строительным раствором. Каменные плиты взметнулись вверх, словно под землей взорвался черный порох, дождевая вода испарилась, когда ударная волна налетела на древние деревянные двери и разнесла их на осколки. Погнулось железо, щелкнули клепки, скрипнули петли, и двери разлетелись. Одну полностью сорвало с петель, вторая чудом осталась висеть на шарнире, качаясь, как сломанная челюсть.
В открывшемся перед ними холле недолго танцевала пыль, взметнувшаяся во время взрыва, и неохотно стихало эхо.
Юкико убрала руки от ушей и улыбнулась. Она обняла Буруу за шею, встала на цыпочки и поцеловала его в щеку. Он мурлыкнул, и разбитые камни у их ног снова задрожали.
Знаешь, а ты и вправду слегка великолепен.
ЛИШЬ СЛЕГКА?
Она задохнулась и приложила руки ко лбу, когда его мысли, словно валуны, запрыгали у нее в черепе. Захлопнув дверь Кеннинга, она будто отправила непокорного ребенка в спальню обдумать свои проступки. Буруу заскулил и отступил, поджав хвост. Юкико чувствовала, что он хотел извиниться, но без моста Кеннинга, по которому они обменивались мыслями, не мог это сделать. Ей было интересно, как он себя ощущает в такие моменты – тоже чувствует, словно его вышвырнули на холод за пределы ее головы? Протянув руку, Юкико погладила его по горлу, перебирая мягкие, как шепот, перья, даря единственное утешение, на которое была способна. Когда она снова поцеловала его, то увидела, что оставила алое пятно на его щеке.
Вытерев нос, она отвела окровавленную руку в сторону. Мрачно кивнув арашиторе, она переступила разрушенный порог и вошла внутрь. Тигр последовал за ней.
12
Акры кожи
Кожу покалывало. На стенах кривлялись тени. Зубы стиснуты до боли.
Перед ними во влажном мраке простирался широкий холл. Через прозрачные окна струился приглушенный дневной свет, просачиваясь яркими грязными пятнами. Ветер подвывал голодным привидением, скреб по ставням ледяными пальцами и стонал, носясь по коридорам. Бревна скрипели, как кости стариков, стены двигались, будто монастырь был дремлющим великаном, которому снятся кошмары и который молит о том, чтобы скорее наступил рассвет.
Юкико полезла в ранцы за спиной Буруу, достала бумажный фонарь и коробок спичек. Потрескивающее пламя осветило десятки старых гобеленов, потускневших от времени под разрушающим дыханием моря. Через выбитые двери задувал сильный холодный ветер, заставляя талисманы покачиваться на крючках.
Буруу весь дрожал, глаза расширились, концы крыльев царапали стены. Когти цокали по камню. Юкико провела рукой по перьям на горле, и ее пальцы затрещали от статического электричества. Они пробирались в темноте, напрягая слух, чтобы уловить звуки хоть какого-то живого существа. Но вокруг были только шепчущие во мраке гобелены, бушующий шторм и их собственное синхронное сердцебиение.
Они обыскали каждую комнату и не нашли ничего и никого. Пыльная мебель, медленно гниющая ткань, фонари, которые никто не зажигал целую вечность. Снизу вой моря, сверху песня дождя.
В конце холла они обнаружили пустой дверной проем, лестница от которого спускалась вниз, в мрачную комнату. Юкико встала, высоко подняв свечу и пытаясь хоть чуть-чуть осветить плотную тьму. Спустившись по извилистой лестнице, она увидела огромный зал, уставленный рядами пыльных полок. Буруу маячил сзади, слишком большой, чтобы пройти. Он рычал, выражая недовольство, поскольку его нос чуял едкую вонь затхлости и разложения.
Собравшись с духом, Юкико снова открыла Кеннинг и потянулась к сознанию грозового тигра. Его тепло было угрюмым, далеким, словно его угнетала оглушающая тишина вокруг. Юкико не чувствовала ничего, кроме них двоих – ни крыс, ни мышей, ни птиц. Ни единой искры жизни. После нескольких недель в Йиши, заполненных шумом и жаром, тишина должна была восприниматься как благословение. Но вместо этого у Юкико в животе начали медленно прорастать семена тихого ужаса, холодного, глубокого, проникающего всюду гладкими усиками.
Похоже на… библиотеку.
ТЫ СОБИРАЕШЬСЯ СПУСТИТЬСЯ ТУДА?
Если здесь есть ответы, мне кажется именно там мы их и найдем.
ЗДЕСЬ ВОНЯЕТ СМЕРТЬЮ. ЭТО ОТВРАТИТЕЛЬНАЯ ИДЕЯ.
Это место заброшено уже сотню лет, Буруу.
ХОТЕЛОСЬ БЫ МНЕ ИМЕТЬ БРОВИ, ЧТОБЫ НАХМУРИТЬСЯ.
Я ничего не чувствую. Никого здесь нет.
ХОТЕЛОСЬ БЫ МНЕ ИМЕТЬ РУКИ, ЧТОБЫ НАПИСАТЬ ИСТОРИЮ ТВОИХ ИССЛЕДОВАНИЙ. ЭТУ ГЛАВУ Я БЫ НАЗВАЛ «САМАЯ ХУДШАЯ ИЗ ЕЕ ИДЕЙ».
О Боги, да просто взорви эту стену с помощью песни Райдзина и пойдем со мной.
