СТЕНА ИЗ СПЛОШНОГО ГРАНИТА. НАМ БОЛЬШЕ ПОВЕЗЕТ, ЕСЛИ МЫ ПРОБЬЕМ В НЕЙ ОТВЕРСТИЯ ТВОЕЙ ТУПОЙ БАШКОЙ.
Может, ты просто поразишь ее стрелами твоего сарказма?
Буруу зарычал и погрузился в угрюмое молчание. Юкико чувствовала его беспокойство, волнение, облаченное в мрачную агрессию. Но под всем этим снова нарастала боль, пульс стучал ударами крошечных молотков по затылку. Нарастала еще одна волна, еще один визг психической атаки, окрашивающий ее губы в красный цвет и заставляющий кровоточить уши. Она устала от этого. Устала гадать, почему так происходит.
Я скоро вернусь, брат. Жди меня здесь.
Буруу вздохнул всем своим существом.
ВСЕГДА.
Она повернулась и стала осторожно спускаться по лестнице, камень под ее сапогами таби скользил. Чем дальше она спускалась, тем меньше мерцал на гранитных стенах свет фонаря. Становилось холоднее, слабый запах масла смешивался с едва уловимым запахом тления. По плитке наверху прокатился приглушенный гром, среди высоких стропил заплясали длинные тени.
Потолки здесь были высотой в десять футов. Сложенные крестом доски образовывали ромбовидные перегородки. Сердце забилось быстрее, когда Юкико увидела ниши, заваленные свитками – сотни и сотни свитков, сложенные один на другой, по всей комнате.
Даичи сказал, что эти монахи хранили секреты, нанося их татуировками на собственную плоть.
ТЕБЕ ИНТРЕСНО, ПОЧЕМУ ОНИ ХРАНИЛИ БИБЛИОТЕКУ.
Ты удивительный. Как будто умеешь читать мои мысли.
Буруу взбодрился, и его веселье отозвалось эхом в Кеннинге, словно крошечное землетрясение, отчего в висках у Юкико запульсировало. Приблизившись к первой полке, она поставила фонарь и наугад выбрала свиток. Бумага под кончиками пальцев казалась жирным плотным пергаментом, почти… влажным на ощупь.
Развернув свиток, она протянула его к тусклому свету. Края потемневшей от возраста рукописи были немного неровными. Юкико видела, что начертанные кандзи представляют собой короткие трехстишия, в которыех она опознала хайку. Отбросив в сторону волосы, она быстро осмотрела страницу. Ее изумлению не было предела.
О, Боги! Буруу, здесь сказано, что это работа Торы Цунедо…
КОГО?
Он был поэтом при дворе императора Хиросе. Четыре, может, пять веков назад. Его казнили имперские магистраты, а все копии его работ считались сгоревшими.
ТАКИЕ УЖАСНЫЕ СТИХИ, ЧТО ЕГО УБИЛИ ИЗ-ЗА ЭТОГО? ВПЕЧАТЛЯЕТ.
На самом деле они казнили его за распутство. Вот послушай.
Она поднесла свиток поближе и, прищурившись в темноте, прочитала:
Между твоими лепестками
Ожидает меня шелковый рай,
Твой бутон впускает страдальца,
О, Идзанаги яйца…
Вдруг Юкико отбросила свиток на пол и поспешно вытерла руку о штанину. Лицо ее скривилось от отвращения, во рту пересохло. Она оглядела полки с нарастающим ужасом.
«ТВОЙ БУТОН ВПУСКАЕТ СТРАДАЛЬЦА, О, ИДЗАНАГИ ЯЙЦА». ДА. ТЕПЕРЬ ПОНЯТНО, ПОЧЕМУ ЕГО УБИЛИ.
О Боги…
НАДЕЮСЬ, ЭТО БЫЛА МУЧИТЕЛЬНАЯ СМЕРТЬ.
Буруу, это сосок.
Громовой тигр просунул голову в дверной проем наверху и моргнул.
ПОВТОРИ, ЧТО ТЫ СКАЗАЛА.
На свитке. На свитке, Буруу, проклятый сосок. Это не бумага, это кожа.
Она отошла от полки, прижимая дрожащую руку ко рту.
Это все человеческая кожа.
БАРАБАНЫ РАЙДЗИНА…
– Здравствуйте, юная мисс.
Юкико повернулась, положив руку на рукоять Йофуна, и тут снова грянул гром. Буруу взревел, шерсть на спине встала дыбом, крылья затрещали от электричества. По небу пронеслась ослепительная бело-голубая молния, осветившая мрак, и в кратковременной вспышке Юкико увидела фигуру, стоящую в тени лестницы.
– Спокойствие, юная мисс. – Фигура подняла руки. – Здесь тебе не нужна сталь.
Юкико не стала вытаскивать клинок, но руку держала на рукояти катаны, щурясь от мрака, в котором вновь оказалась после вспышки молнии. Человек был немного выше нее, закутан в простую монашескую мантию выцветшего синего цвета. Лицо скрывал глубокий капюшон, но рост и голос явно принадлежали мужчине.
– Кто ты? – требовательно спросила она.
– Это что, в Шиме теперь так принято, юная мисс? Ворваться в чужой дом и надеяться на доброе знакомство?
Голос звучал спокойно, немного глухо, будто человек задыхался. Сердце Юкико колотилось в груди от испуга, а кончики пальцев покалывало от адреналина. Затрещал Кеннинг, внезапное потрясение разблокировало его, и Буруу теперь гремел громче шторма. Его чувства накладывались на ее собственные – старый знакомый клубок. За спиной крылья, на кончиках пальцев когти, непонятно, где кончается он и начинается она. И надо всем этим смутный страх в ожидании боли. Контроль ускользает.
– Меня зовут Кицунэ Юкико, – произнесла она, пытаясь сохранить твердость. – Это мой брат Буруу.
– Добро пожаловать. – Фигура поклонилась. – Меня зовут Шун. Я хозяин этого монастыря.
Фигура откинула капюшон, открыв худое бледное лицо. Лысая голова, сморщенный от возраста рот, а в прикрытых тяжелыми веками глазах светится мудрость. Радужная оболочка была молочной, почти белой, как будто он страдал от катаракты, но взгляд – сосредоточенным. Шун внимательно осмотрел Юкико с ног до головы. Потом моргнул. Три раза. Очень быстро.
Я НЕ ЧУВСТВУЮ ЕГО ЗАПАХА.
Мысли Буруу катались в ее сознании со всей яростью бури над головой. Вздрогнув, она крепче сжала меч.
Я тоже не чувствую его. Никаких мыслей. Ничего.
– Вам что-то нужно? – вздохнул бледный монах. – Хотите есть? Пить?
– Мне нужны ответы, брат Шун, а не отдых.
– У нас их много, Кицунэ Юкико.
– У вас? – Она обвела взглядом ужасную библиотеку, приподняв бровь.
– У Расписной Братии.
– Это правда, что вы храните здесь тайны мира? Забытые секреты?
Шун указал на полки и их ужасное содержимое.
– Мы никогда их не забывали.
– Известны ли вам секреты Кеннинга?
– Хм… Полагаю, что брат Бишамон знал кое-что об умении говорить со зверями.
– А можно с ним поговорить? Где он?
– Если мне не изменяет память, – старик пожевал губу, осматривая полки, – вон там. Третий ряд. Вторая ниша. Хотя, боюсь, ему недостает… хм… разговорных навыков.
Юкико проглотила плотный комок в горле, барабаня пальцами по рукояти Йофуна.
