«Носи его с гордостью», – сказала она.
Только это и осталось от нее.
Сидя на краю ванны, Хана смывала черную краску с волос: по плитке у ее ног растекались темные пятна. Она взглянула на стопку новой одежды, которую принес ей Йоши. Крой был хорош, аккуратные швы и тонкие нитки. Одни только ботинки стоили наверняка не меньше двух железок. Она снова задалась вопросом, откуда взялись монеты у ее брата. Неужели кто-то действительно потерял их в темных закоулках?
Она, конечно, спрашивала Дакена, но кот просто начинал тщательно вылизываться своим наждачным языком, делая вид, что ничего не слышит. Хотя кота вырастила Хана и спал он каждый день рядом с ней, но именно Йоши выудил пищавший, потрепанный комок шерсти из ливневой канализации много лет назад. Котенок едва дышал, его почти сожрали паразиты, у него не было ушей, а хвост кто-то обглодал до кости. Ему повезло сбежать из одного из последних ресторанов, у которых были деньги, чтобы держать котят живыми при помощи дыхательных трубок в бушующей вони Кигена. И с того момента между Дакеном и Йоши существовала какая-то незримая связь – нечто скрытое под ехидными насмешками и сюрпризами в виде какашек в постели. Привязанность, которая, как она полагала, бывает у братьев, скрытая за грубостью, жестокими шутками и безразличием.
Долг – тяжелый, как комок мяучащей шерсти.
Поэтому Хана не мешала им, коту и брату, хранить свои секреты. Она понимала, что однажды ночью случайно узнает, из какого дерьма появились эти деньги. Но пока, по крайней мере следующие несколько дней, ей придется думать о более серьезных проблемах.
Спустя полчаса она уже шла по предрассветным улицам в районе завода, и увидела его. Он стоял у пустого дверного проема, опираясь на стену. В обрамлении отваливающегося ракушечника и заколоченных досками окон заброшенной кожевенной фабрики он напоминал портрет какого-то уличного художника.
– Ну и ну, – улыбнулся Акихито. – Я едва узнал тебя.
– Банный день. – Она пожала плечами. – Новая одежда.
– Классно выглядишь, – сказал он, внимательно оглядывая улицу через ее плечо.
Хана улыбнулась, пытаясь унять радостное возбуждение внутри.
– Я наконец поговорила с Мичи. У нее есть план, как выбраться из заточения.
Акихито кивнул.
– Расскажешь, когда мы вернемся к вам в квартиру.
Дакен подкрался к здоровяку, потерся о его ногу и замурлыкал. Акихито, улыбнувшись, наклонился и потрепал кота за искалеченными ушами.
– Странно, – сказала Хана. – Он терпеть не может, когда его гладят. В последний раз он оцарапал незнакомца, который пытался его погладить, от локтя до запястья. Но к тебе он привязался, как торчок к трубке.
– Что ж, мы, охотники, должны держаться вместе.
Хана смотрела, как Дакен прижимается головой к пальцам Акихито и мягко мурлычет, закрыв глаза.
Боги, да ты негодяй, мой мальчик.
…чудесные руки…
Не дразни.
…моя работа…
– Ну ладно. – Она кивнула Акихито. – Пойдем?
– Хай. – Он выпрямился и натянул шляпу на лоб. – Почтовый ящик находится в уединенном месте, но там все еще могут быть бусимены, так что смотри в оба… – Тут взгляд Акихито наткнулся на ее кожаную повязку, и он покраснел.
Она ухмыльнулась, увидев, как он смутился, провел рукой по косам, что-то забормотал, – так мило.
– Боги, прошу прощения, – произнес он. – Ну, ты понимаешь, о чем я…
– Понимаю, Акихито-сан. И это прекрасно, правда.
Она тихонько улыбнулась под новым платком.
Уж смотреть-то я могу сотнями глаз.
* * *
Они крались по мрачным, запутанным лабиринтам Даунсайда. Акихито хромал впереди, Хана двигалась следом. Дни становились всё холоднее, а ночи – всё темнее. После полудня Богиня Солнца уходила на покой, и жители Кигена пробирались домой, подгоняемые комендантским часом и тьмой, словно голодными волками. Шаги бусименов доносились издалека – они грохотали по потрескавшемуся булыжнику, по некогда людным улицам, которые теперь были пусты, как и их престол. И за закрытыми дверями люди Кигена смотрели на дворец, примостившийся на склоне холма, и шептались. Или замышляли что-то. Или просто молились.
Парочка старалась держаться как можно дальше от света, девушка теперь шла впереди, тихо, почти беззвучно. Из самых темных глубин города доносилась вонь с залива Киген, шипение и лязг перерабатывающего завода, душившие сияние далеких звезд. Улицы освещали светильники, заправленные чи, – крохотные иглы света, горевшего в чашах в форме цветков лотоса. Мимо на резиновых гусеницах проехал глашатай Гильдии, похожий на толстого безликого коротышку из металла с кучей заклепок, со спиной, утыканной выхлопными трубами, и колоколами в коротких руках.
От дыма, шлейфом тянувшегося за механоидом, у Акихито запершило в горле. Запах напомнил ему трубку его друга Масару, его пальцы в пятнах, смешливый взгляд.
Ты не должен был их бросать.
Он посмотрел на свою правую ногу. Когда он ступал пяткой на землю, тупая боль в его ране усиливалась. Он всё еще видел их мысленным взором: скорчившийся на полу тюремной камеры Масару, его испачканные красным руки и рот. Касуми у стены, в луже крови, расплывавшейся вокруг нее, пузыри на губах, когда она произносила последние слова.
«В другой раз, большая глыба».
Он видел их живыми последний раз.
Тело Масару Юкико забрала с собой, когда улетела на север. Его хотя бы достойно похоронили. Но ради Касуми собаки сёгуна вряд ли жгли пожертвования для Энма-о. Вряд ли посыпали ей лицо пеплом, как велит «Книга десяти тысяч дней». Может, просто бросили ее тело в каком-нибудь сыром переулке, и его сожрали крысы-трупоеды. Сможет ли Судья Девяти кругов ада взвесить ее по справедливости, если с ней не провели никаких обрядов? Хватит ли поминальных табличек, которые Акихито оставил на Рыночной площади, чтобы помочь ее душе?
Будь ты проклят, трус. Ты должен был умереть вместе с ними. И если она попала в царство Йоми и теперь томится там голодным призраком, ты, по крайней мере, был бы с ней. Она хотя бы не томилась там одна.
Хана схватила его за руку, вырвав из мрачных мыслей в глубокий мрак улиц Кигена. Она затащила его в узкий переулок между грязным текстильным магазином и небольшим храмом. Втиснувшись рядом с ним, она прижалась к нему, дыша медленно, осторожно.
– В чем дело? – спросил он.
– Ш-ш-ш! – Она прижала палец к его губам.
Акихито нахмурился, но замолчал. Хана смотрела прямо в стену – веко закрыто, ресницы трепещут. Затем он услышал звук тяжелых сапог, выглянул на улицу и увидел двух бусименов, выходивших из переулка в полуквартале от них. Черное железо, кроваво-красные накидки с гербом. Они толкали перед собой молодую женщину.
