Их голоса заглушал стон и лязг завода. Сердце Акихито колотилось в груди. Первый бусимен снова толкнул девушку. Невысокая, красивая, она пальцами сжимала рваное кимоно служанки на груди. Заплаканное лицо, растекшаяся по щекам краска, спутанные волосы и покрасневшие от слез глаза.
– Вали давай. – Один из бусименов завязывал оби, под мышкой у него была видна боевая дубинка. – И больше не суйся сюда, девочка. Ваш хозяин не должен отправлять вас в Даунсайд до рассвета.
Вся в слезах, девушка бросилась в сторону особняков Апсайда на холме. Второй солдат крикнул ей вслед:
– Еще раз поймаем после комендантского часа, домой на четвереньках поползешь!
Акихито взглянул на Хану, когда несчастная служанка, рыдая, прошла мимо в разорванной одежде. Та встретила его взгляд и равнодушно пожала плечами – для жизни в самом низу навозной кучи нужна была маска безразличия. Но он видел и сжатую челюсть. И дрожащие кулаки.
Два бусимена прошли мимо узкого входа в переулок, посмеиваясь между собой, даже не взглянув в их сторону. Когда их шаги и грубые разговоры растаяли в темноте, Хана кивнула Акихито, и они поспешили дальше.
– Откуда ты узнала, что они там? – Акихито мельком взглянул на переулок, о котором девушка-служанка никогда не забудет. В куче мусора сидели две жирные крысы-трупоеда, внимательно разглядывая их. Одна принюхивалась, обнажив изогнутые желтые клыки в черных деснах.
– Услышала. – Хана не оглядывалась и говорила тихо.
– Забавно, что я не услышал.
– Попробуй остаться одноглазым. Увидишь, как улучшится твой слух.
Они перебегали с места на место сквозь туман, несколько раз останавливаясь по сигналу Ханы и ускользая в тень или в узкий проход, чтобы спрятаться от патрулей бусименов или грохочущих над головой неболётов. Солдаты патрулировали улицы бессистемно, но Хана всегда замечала их первой и, тихо шипя, утаскивала Акихито со света. Она двигалась как рыба в воде, падала камнем при приближении бусименов, растворяясь, точно дым в темноте. Это было жутко. Обескураживало.
Когда они приблизились к почтовому ящику, она втолкнула его в нишу рядом с витриной пекарни, треснувшим навесом и мутным стеклом. Прижавшись к Акихито, она уставилась в пространство. И снова ее веко задрожало, словно на ветру, радужная оболочка глаза закатилась. Дакен наверху прыгнул с одной крыши на другую, грациозно, несмотря на свое уродливое тело.
Тогда Акихито вспомнил момент, когда они вместе с Масару преследовали последнего из монстров Шимы в давно прошедшие времена, в компании с сенсеем Риккимару и Касуми. Большой человек ясно видел своего друга, будто великая охота была только вчера: тисовый лук в крепких как камень руках, тетива натянута. И глаза Черного Лиса закатываются, когда он стреляет.
Он ни разу не промахнулся.
Он смотрел на девушку рядом с собой, которая склонила голову на бледной тонкой шее, и знал, что сейчас ее глаз закатится. Знал, почему кот цепляется за нее и ее брата, как железо за магнит. Почему крысы никогда не пищат при их приближении. Почему она так напоминает ему Юкико.
Он знал.
– Надо подождать. – Хана стянула платок и сплюнула. – Впереди еще буси.
– Как скажешь, лисенок, – кивнул он.
– Лисенок? – Она криво улыбнулась. – Я не Кицунэ.
– Ну, ты похожа на некоторых лис, которых я знал. Ты двигаешься как они. И, боги свидетели, ты такая белокожая, что вполне можешь принадлежать к клану Лиса. Даже мы, Фениксы, слегка смугловаты. – Он коснулся пальцами ее подбородка, и она снова улыбнулась. – А ты – белая, как снег Йиши.
– Раньше мы жили в землях Кицунэ. – Она пожала плечами. – Может, у нас в роду и был какой-нибудь Лис.
– Твой отец тоже был безродным?
– Солдат. – Хана кивнула. – Сражался с гайдзинами в Морчебе.
Выглянув на улицу, она нахмурилась и пробормотала:
– Сражался с ними и здесь…
Акихито нахмурился, не поняв, что она имела в виду.
– А когда вы приехали в Киген?
– Когда мне было десять. Прилетели на торговом корабле Кицунэ. Так высоко, что было видно почти весь остров. – Ее лицо озарилось, будто из-за туч выглянуло солнце. – Люди внизу казались такими крошечными, как игрушки. Никогда этого не забуду. Как бы мне хотелось снова жить там…
– А что случилось с твоими родителями? – спросил он. – Где они?
– Их уже нет.
– А другие родственники?
– Йоши и Джуру – мои родственники, моя семья. Единственные, кто мне нужен. А почему тебя это волнует?
– Ну, потому что дети не должны так жить – вот почему.
Она нахмурилась и посмотрела на него прищуренным глазом.
– Дети? – Выражение ее лица было недоверчивым. – Значит, вот как ты меня воспринимаешь?
– Ну…
– Знаешь ли ты, Акихито-сан, как выживать в сточных канавах Шимы? – Ее голос зазвучал жестко, холодно. – Приходилось ли тебе вступать в смертельную драку из-за куска хлеба или сухого угла, где можно было бы поспать? Ты когда-нибудь видел, как твои друзья продают свои тела за медные биты? Была ли когда-нибудь твоя жизнь такой ужасной, чтобы работа с дерьмом в королевском дворце казалась раем? – Она взглянула на нищих, на пятна крови и гниль вокруг. – Ты и правда думаешь, что здесь живут дети?
– Я не имел в виду…
– Знаю, что ты имел в виду. Ах да, прежде чем плюнуть на то, как я живу… Ты, может, не заметил, что тоже живешь здесь, со мной, Акихито?
– Прости.
– Ты меня не знаешь. – Она упрямо сжала губы. – Ты ничего обо мне не знаешь. Не знаешь, что я видела. Что делала. Каждый день я рискую жизнью в этом дворце, а двое людей, которых я люблю больше всего на свете, даже не подозревают, чем я занимаюсь. Большинству людей в этом городе будет наплевать, даже если я взорвусь. Но я все равно это делаю. Потому что это правильно. Потому что больше никто этого не сделает. Так что пошел ты… и не называй меня проклятым ребенком!
Он положил руку ей на плечо и крепко сжал, пока она пыталась отодвинуться. Он почти не чувствовал плоти на хрупких, почти птичьих косточках под слишком тонкой тканью.
– Прости, Хана.
Она молча смотрела на него, не моргая и стиснув челюсти. Ветерок обдувал влажную от пота глазницу, в которой ярко горел глаз, слишком большой для этого изможденного и бескровного лица. В молчании прошла целая минута, и Акихито увидел истину в ее словах – то, как она стояла, пригвоздив его взглядом: свирепая, бесстрашная, со сжатыми в кулак пальцами и напряженными мышцами. В ней не осталось ничего от ребенка. Киген украл всё. И, наконец, после долгого молчания в мерцающем свете ламп чи она отступила. Одарила его кивком. Глубоко вздохнула.
– Идем. – Она согнула большой палец. – Бусимены ушли. Если мы поторопимся, то сможем войти и выйти, прежде чем они вернутся.
