Помещение заполнилось глухим чмокающим шипением, и, когда необработанный ток образовал дугу и, танцуя, побежал вниз по медным катушкам, в цилиндры с желтой жидкостью, Рыжик съежился. Юкико стало стыдно, что она обманом заманила собаку в ситуацию, которой та так явно боялась, но мысль о Буруу отбросила все ее недобрые предчувствия. Мужчины кричали, бросали друг другу переключатели, зажимали тросы. Когда свет померк, в помещение вкатились приземистые металлические тележки, и гайдзины переместили стеклянные емкости на скрипучие железные рельсы. Раствор внутри сменил цвет на люминесцентный сине-белый, на стекле образовался иней конденсата. В воздухе густым туманом витал запах озона, а пронзительный визг постепенно затихал.
Ловят небо…
держат в банках так глупо нельзя есть небо!
Давай найдем Твоего Мальчика.
сюда нельзя!
Пожалуйста, Рыжик.
они кричат на меня они бьют!
Пожалуйста.
Он заскулил.
не следует быть плохим псом!
Рыжик….
иду сейчас я хороший пес!
Рыжик повернулся, чтобы уйти. Юкико снова подумала о Буруу, истекающем кровью и умирающем от голода среди шторма. Ее лучший в мире друг. Ее брат. Он значит для нее больше, чем сама жизнь. И хотя чувство вины заставило ее вздрогнуть и дыхание перехватило, она отправилась внутрь Кеннинга и поняла, почему ей так трудно. Железо. Никаких уговоров тихим голосом или даже тонких манипуляций. Грубо и жестко; подавить волю, натянуть струны, как кукольник у дергающейся марионетки. В голове стучало так, будто она вот-вот лопнет, по губам текла теплая жидкость.
Рыжик. Делай, как я говорю.
Не просить. Отдавать приказы.
Пес еще раз тихонько взвыл и, поджав хвост, повиновался.
Он прокрался через генераторную под крики нескольких гайдзинов, которые пытались прогнать его. Юкико заметила, что ни у одного из рабочих нет ни нашивок на воротнике, ни шкур животных на плечах. Они были грязными и выглядели более неопрятно, чем Данил и сотоварищи. У некоторых на коже виднелись шрамы от ожогов.
Работая носом, пес пробрался на платформу из стальной сетки, в заросли труб и ярко-красных ручек клапанов. На стене висела большая картина, покрытая гайдзинской писаниной. Она напоминала паутину: центральный концентратор соединялся с меньшими узлами тонкими флуоресцентными проводами. На каждом помеченном символом узле был установлен маленький шар. В верхнем углу светилась тусклым бело-голубым светом одна лампочка, и флуоресцентный след вел обратно к центру паутины. По мере исчезновения статического электричества в помещении становилось темнее. Юкико заметила стилизованного морского дракона, который обвивал что-то похожее на компас в нижнем углу.
Это была карта.
Карта станции для ловли молний и окружающих ее пилонов.
Гайдзины собрались вокруг расположенного неподалеку блока управления, и один из них вскоре заметил Рыжика, стоявшего перед светящейся диаграммой. Появилась огромная фигура в форме – Юкико узнала в ней Данила, – раздался злобный рык. Рыжик прижался животом к полу. Сине-белый свет отражался на плоских самурайских шлемах на плечах большого человека.
говорил тебе теперь я плохой пес!
Мне жаль, Рыжик. Честное слово, мне жаль.
Данил поднял гаечный ключ и, снова зарычав, попытался бросить его в собаку. Из-за связки труб с мокрой шваброй в руках показался Ильич, на его щеке виднелся небольшой синяк. Данил отвесил юноше подзатыльник так, что с него слетели очки. Подняв их с решетки, Ильич схватил Рыжика за шкирку и потащил вниз по лестнице, ругая его на своем непонятном языке. Юкико ощущала стыд Рыжика, смутное негодование, смешанное с замешательством. Он не понимал, почему вел себя как очень плохой пес. Она чувствовала себя виноватой – тошнотворную жалость и беспокойство, ведь она превратила Кеннинг в нечто неправильное. Жестокое.
Юкико прервала контакт с Рыжиком, тяжело моргая и облизывая кровь, которая засохла на верхней губе. И неуверенно, вновь воспользовавшись глазами Рыжика, она потянулась, чтобы коснуться мыслей Ильича. Мигрень стала ужасной – как будто голову поместили в металлические тиски и сжали основание черепа. Юкико пришлось постараться, чтобы сохранить хватку и оставаться в пределах шума и света человеческого разума, совершенно непохожего на мысли зверей, в которых она плавала большую часть жизни.
Ильич протащил Рыжика через дренажное помещение, открыл двойные двери и пошел вверх по винтовой лестнице. Юкико пыталась заговорить у него в голове, составить слова, которые юноша мог понять, но они ускользали от нее, превращались в хаотичные звуки, пустой белый шум, и напоминали скорее трубы, падающие на мокрый пол.
Ильич остановился и, нахмурвишись, огляделся. Рыжик заскулил и вздыбил шерсть. Юкико чувствовала тревогу пса, его инстинкты подсказывали: что-то не так.
Она попыталась снова сформировать приветствие и передать его через Рыжика, но и эта попытка рухнула, как замок из песка, сочившегося между пальцев: получилась какая-то непонятная смесь из согласных, гласных и шипящих помех. Ильич наклонил голову набок, зажмурил глаза, зажал нос и выдохнул через рот, как будто у него заложило уши. Юкико отступила, задержавшись на грани его тепла, и он снова схватил Рыжика за шкирку и потащил его вверх по лестнице.
Это не работает. Я не могу подобрать слова.
Казалось, что конструкции в голове мальчика слишком отличались от ее собственных: как будто квадратные колышки пытались втиснуть в круглые отверстия. При общении с животными у нее никогда не было никаких проблем с языком. Но, может быть, потому, что животные на самом деле не говорили? Вдруг Кеннинг никогда не предназначался для общения с людьми?
Что еще можно сделать? Как ей преодолеть барьер между ними? Ей нужен был способ общения, понятный им обоим…
Она вспомнила, как Данил навис над ней, как скользнуло по ее татуировке лезвие катаны. Его глаза остановились на изображении, нанесенном на ее кожу, символе, который был ему понятен без слов.
«Китсуней. Сахмураи».
Вот оно.
Вот и ответ.
Не слова. Картинки.
Юкико сформировала образ и втолкнула его в сознание Ильича: это была она, тонущая в волнах, и он, ныряющий в бурлящую воду, чтобы спасти ее. Юноша откинулся на перила и прижал руку ко лбу. Юкико дала ему другое изображение: она и Буруу летят по чистому небу, и она обнимает тигра за шею. Она попыталась привнести в картинку эмоций – простое тепло дружбы и доверия.
Ильич попытался сохранить равновесие, заморгал, будто его ударили по лицу. Он отпустил Рыжика и посмотрел на лестницу вверху. Поднялся, медленно, осторожно. Рыжик наступал ему на пятки. Тяжелые шаги звенели по металлу, когда он достиг площадки и двинулся по коридору к комнате Юкико.
