Психотерапевт Джон Хэйес вернулся из своих трипов с «чувством дестабилизации конкретного [мира]», которое вскоре сменилось убеждением, что «за чертой обычной реальности с ее чувственным восприятием существует иная реальность. Как! За чертой этого мира есть еще один? Это существенно обогатило мою космологию». Этот мистический опыт Хэйес особенно рекомендует людям среднего возраста, которым он, по словам Карла Юнга, поможет пройти вторую половину жизни. «Молодым людям, – добавил Хэйес, – я бы его не рекомендовал».
Что касается Эми Чарней, то ее внутреннее путешествие утвердило ее в мысли посвятить себя изучению лекарст-венных трав (в настоящий момент она работает в Северной Калифорнии в компании, производящей пищевые добавки), а также в решении развестись с мужем. «Я вышла после сеанса, а он даже не удосужился вовремя приехать, чтобы меня забрать. И мне все стало ясно. Я поняла, что это наша извечная тема. Тема, которая есть и будет. Слишком уж мы разные люди. Мне сегодня надрали задницу, а ему надерут в свое время». Она сообщила ему эту новость в машине по дороге домой, ушла от него и ни разу об этом не пожалела.
Слушая рассказы всех этих людей о том, как псилоцибиновые трипы в корне перевернули их жизнь, поневоле задаешься вопросом: в самом деле, уж не является ли наркологический кабинет в медицинском центре Джонса Хопкинса своего рода «фабрикой по преобразованию людей», как назвала его ассистентка Мэри Козимано, проведшая в этом помещении больше времени, чем кто-либо другой? «Отныне, – сказал мне один из участников, – я делю свою жизнь на две части: ту, что была до псилоцибина, и ту, что после него». Вскоре после своего псилоцибинового трипа физик Брайан Тернер ушел с работы (как уже говорилось выше, он работал на военного подрядчика) и уехал в Колорадо изучать дзэн-буддизм. Правда, и до участия в опыте он занимался медитативными практиками, но теперь у него, по его же собственным словам, «появилась мотивация, потому что я постиг свое предназначение и даже вкусил его»; теперь, приобщившись к иным уровням сознания и «вкусив» их, он понял, что они вполне достижимы, и серьезно вознамерился заняться практикой дзэна.
Тернер принял постриг и ныне является дзэн-монахом, при этом оставаясь физиком: он работает в компании, выпускающей гелий-неоновые лазеры. Я спросил его, не чувствует ли он некоторого несоответствия или трения между наукой и своей духовной практикой. «Не вижу здесь никакого противоречия, – ответил он. – Но то, что случилось со мной в центре Хопкинса, повлияло на мою физику. Я вдруг понял, что существуют миры, в которые наука еще не проникла и вряд ли проникнет. Наука может подвести вас к Большому взрыву, но повести вас дальше она не в состоянии. Чтобы заглянуть за эту грань, нужен совершенно другой аппарат».
Эти довольно любопытные отчеты о персональной трансформации личности нашли серьезную поддержку в ходе последующих исследований, проведенных в центре Джонса Хопкинса все с той же группой здоровых людей. Кэтрин Маклин, психолог и сотрудница центра, обработав данные опроса 52 участников, включая последующие беседы с их друзьями и членами семей, обнаружила, что во многих случаях пережитый ими опыт не только оставил глубокие следы в их сознании, но и вызвал долгосрочные изменения их личности. Особенно это касается тех участников, которые прошли через «полный мистический опыт» (он вычисляется по критериям Панке – Ричарса на основе ответов участников на соответствующую анкету, которая так и называется – «Анкета установления мистического опыта»), не говоря уже о значительном улучшении их самочувствия и усиления в их характере такой личностной черты, как «открытость опыту». Открытость, одна из пяти характерных черт поведения, используемых психологами для оценки личности человека (другие четыре – это добросовестность, экстраверсия, покладистость и невротизм), включает в себя такие аспекты, как эстетическая оценка, чувственность, фантазия и воображение, а также терпимость к точкам зрения и ценностям других людей; кроме того, она указывает на творческую жилку человека как в искусстве, так и в науках и, предположительно, свидетельствует о готовности воспринимать новые идеи, расходящиеся с идеями современной науки. Такие ярко выраженные и длительные изменения у взрослых людей встречаются крайне редко.
И все же, если говорить о сдвигах в направлении большей открытости, они касались не только добровольцев, участников эксперимента, но и других людей, в частности сиделок, которых, по их словам, само нахождение подле участников, совершавших свои путешествия, и наблюдение за ними тоже кардинально изменили, причем иногда самым неожиданным образом. Вот что поведала мне Кэтрин Маклин, под наблюдением которой прошла не одна дюжина сеансов во время ее работы в центре Хопкинса: «В самом начале эксперимента я была атеисткой, но мне изо дня в день пришлось видеть и наблюдать такие вещи, которые противоречили этому атеистическому убеждению. Чем дольше я сидела с людьми, уносившимися с помощью псилоцибина в неизведанное, тем более таинственным становился мой собственный мир».
Во время моей последней встречи с Ричардом Бутби (мы с ним неспешно обедали солнечным воскресным утром в одной из кофеен в Балтиморском музее современного искусства) он в конце трапезы посмотрел на меня со странным выражением на лице, где почти евангелическая страсть к обретенным «сокровищам», мельком увиденным им во время псилоцибиновых трипов, смешивалась с изрядной долей жалости к своему наивному и все еще несведущему в отношении галлюциногенов собеседнику, то есть ко мне, и сказал: «Я не виню вас за то, что вы мне завидуете».
* * *
Да, мои встречи с участниками псилоцибинового эксперимента не прошли для меня даром, оставив во мне чувство зависти, а заодно вызвав кучу вопросов, которых было куда больше, чем ответов. Как мы должны расценивать те «озарения», с которыми вернулись эти люди после своих внутренних путешествий? Какими полномочиями мы можем и должны их наделить? Что представляет собой тот материал, из которого формируются эти сны наяву или из которого состоят, как выразился один из участников, эти «интрапсихические фильмы»? Откуда они берутся? Из материи бессознательного? Из сложной смеси предположений, высказанных «проводниками», и обстановки самого эксперимента? Или, как считают многие участники, откуда-то «оттуда», из того, что «за гранью»? И что, в конечном счете, значат для наших попыток понять человеческий ум или Вселенную все эти мистические состояния сознания?
Для самого Роланда Гриффитса его встречи с участниками исследований, проводившихся в 2006 году, обернулись тем, что в нем опять вспыхнула страсть к науке, оставив, тем не менее, глубокое уважение ко всему, что неведомо науке, к тому, что он склонен называть просто – «тайны».
– Для меня все эти данные [результаты первых сеансов] были… мне не нравится слово «шокирующие», не хочу его употреблять… нет, скорее беспрецедентными, потому как мы видели вещи действительно беспрецедентные и по глубине их смысла, и по длительности и значимости их духовного воздействия. Я раздал кучу наркотиков множеству самых разных людей, и что в итоге? А в итоге получаем опыт, их побочную реакцию на эти препараты. Что уникально при работе с психоделиками, так это то значение, которое в их и моих глазах обретает этот опыт.
